— Сам чего?! — возмутился Паздеев. — Я, между прочим, попал!
— Ранил только…
— Да хоть так! А ты в молоко все, бестолочь!
— Заткнулся бы уже, — недовольно поморщился Бочков. — Слушать тошно. Ствол холодный, это раз. И второе: когда я стрелял, да еще на открытом пространстве, в последний раз?
— Но в упор же, с такой оптикой! На таком расстоянии! — продолжал сокрушаться Семен. — Все равно что двумя руками в жопе дырку не найти!
— А вот иди ты в эту самую жопу, умник! — разозлился Никола. — Найди там свою дырку и иди в нее!
— Две пули в никуда! У меня склад, что ли?!
— А ты сам как идиот по шапке на хрена стрельнул?!
— Это мои патроны!
— Да чего вы лаетесь? — прохрипел простуженным голосом Фрол. — Они ведь никуда не денутся.
— Не денутся! — зарычал на него Паздеев. — И мы не денемся, пока не прикончим их. И сколько нам тут яйца морозить, а? Уже вечереет. Станет темно, и они слиняют! А то еще и на нас нападут! Я-то думал, у них один автомат, что Селиверстов прихватил! А там три ствола, оказывается! Если не больше. Как их теперь выкуривать прикажешь?! Может, ты, Фрол, пойдешь и попросишь их выйти, а?!
— Тише, — подал голос Чудь. — Там, кажись, кричал кто-то.
— Раненый это, ясен пень, — махнул рукой Семен. — Чинят его, небось.
— А в кого ты попал, кстати? — спросил Бочков.
— Хрен разберет. В шлеме каком-то, типа летном, как у тварелюбов. Высокий. Небось, в самого Селиверстова влупил.
— Ну, Ломака тоже не маленький, — напомнил Фрол.
— Лучше в Селиверстова бы, — проворчал Бочков. — У него подготовка хорошая, так его бы первым и…
— Какая, к хренам, подготовка, Никола? — усмехнулся Паздеев. — Он же слепой совсем.
— А это точно наши клиенты? Может, тварелюбы? Ну ведь шлем такой… — высказал предположение Бочков, но Паздеев снова оборвал его речь.
— Ага, и как раз рожа небритая москальская — Волков. Вот самая что ни на есть тварелюбская компания. Да, Никола? И хитрая физия этого умника Жуковского… Мать твою, Бочков, так это не Селиверстыч слепой, а ты, саркома ходячая! Как ты в оптику смотрел и куда, мудила?!
— Иди ты к бениной матери, задрал уже…
— Тише, — снова напомнил о себе Чудь, подняв худую кисть в военных трехпалых рукавицах и оттопырив указательный палец.
— Что там еще? — недовольно дернул головой Семен. — Чего ты тишекаешь, сопляк?
— Хрустнуло что-то. Или прошуршало. — Чудь указал на автомобили, беспорядочно разбросанные по дороге от городских застроек до автобуса.
Все притихли и напрягли слух. Снизу, из-за микроавтобуса, за которым прятались их жертвы, изредка доносились едва различимые голоса. А вот никакого шороха со стороны частично или полностью запорошенных машин слышно не было.
— Показалось, может быть? Или ветер качнул железку? — высказал предположение Фрол.
— Какой, на хрен, ветер? — Чудь обернулся и посмотрел на него, поморщившись. — Нет же ветра никакого, тормоз.
Этот молодой человек в общении со своим сверстником Фролом явно старался походить на авторитетного Паздеева, ища поводы и слова для третирования товарища.
— А ну, глянь, следы новые там, где мы прошли, не появились? — строго сказал Семен.
— Да не видать отсюда, — пожал плечами Чудь.
— Ну так, епт, сходи и посмотри! — повысил голос раздраженный Паздеев.
Чудь насупился, став похожим на обиженного ребенка. Трудно изображать из себя крутого мужика, когда тут есть кому тобой помыкать…
Молодой человек вышел из автобуса. Благо дверей у него давно не было, как и всего остального. Чудь двигался по следам, что оставила их группа. Вот слева крутобокий снежный бархан, наметенный ветрами почти в высоту автобуса. При этом бархан остался узким, едва ли в половину ширины транспортного средства. Просто здесь он смог закрепиться, найдя металлическую опору, а с двух других сторон ветры не дали сугробам долгой жизни.
Проходя мимо насыпи, Чудь вдруг остановился и повернул голову влево. Совершенно машинально повернул. Он еще думал что-то обидное про Паздеева, как вдруг некий рефлекс — а рефлексами этот болезненный парень особо-то и не мог похвастать — заставил его насторожиться. Бархан — снежный. А снег — белый. Но боковым зрением Чудь уловил нарушение ожидаемого зрительного и цветового образа. Там было что-то темное. И мозг еще не успел расшифровать и донести до сознания Чуди, что глаза увидели спрятавшегося там человека. И не определили в этом темном пятне, что у человека оружие. А уж фраза этого человека и вовсе, казалось, не дошла до слуха… Но мгновение спустя все это уже не имело абсолютно никакого значения…
— Слава Армагеддону! — в фанатичном экстазе прохрипел Жрец, и дробь из помпового ружья разворотила парню по прозвищу Чудь голову.
Сновидения посещали Дьякона редко. Но когда они все-таки приходили в дремлющий разум, это было настоящим праздником. Даже если он просыпался в холодном поту. Даже если потом прятался от соратников, зная, что непременно будет плакать. Даже если через миг после своего пробуждения не помнил ничего из увиденного во сне… Все равно. Ведь это была возможность побывать в другом мире. В совершенно иной реальности. Там он мог щуриться от яркого солнца. Или водить ладонями по сочной летней траве… А под тенью дерева сидела Оксана, поджав под себя ножки и плетя венок из полевых цветов. А он смотрел, как ловко работают ее пальчики, перебирая стебли. Как упала с плеча бретелька сарафана. Как от дыхания поднимается грудь…
И пусть ее давно нет. Пусть она много лет назад превратилась в пепел, развеянный вместе с пеплом миллиардов бушующими ветрами термояда… Но здесь она была жива. И он мог говорить с ней. Любить ее…
Конечно, снилась она не всегда. Но в других снах он мог встретить родных. Друзей. Или просто незнакомых людей. Мог даже оказаться в какой-то жуткой сюрреалистической ситуации. Все равно… Ведь это был другой мир. Не тот, в котором существовал он — без солнца, в пасмурной полумгле, среди холода и руин. Сон — единственный шанс побывать в совершенно другой реальности, вырваться из этой, опостылевшей, осточертевшей своим однообразием… и безысходностью.
— Командир!
Дьякон встрепенулся и резко поднялся с длинного сиденья в салоне вездехода. Тряхнул головой. Что-то снилось ему, но теперь он совершенно не помнил ничего из увиденного. Ощущалась только горечь от того, что проснулся. Видимо, было там что-то хорошее… Может быть, даже она…
— Что случилось? — потирая затекшую шею, обратился он к разбудившему его Обелиску.
— Есть сигнал, командир! — Обелиск говорил возбужденно и радостно.
— Какой сигнал? — проворчал Дьякон, еще не до конца вернувшись в суровую реальность из мира грез.
