— Куда теперь? — спросила Алиса.
Основной тоннель уходил вправо, влево от него отделялся другой, гораздо более узкий.
— Туда, — указал я.
— Почему туда? — сварливо осведомилась Алиса.
— Посмотри на рельсы.
Алиса принялась светить на рельсы.
— Влево рельсы… сильнее разъезжены.
Не очень, но сильнее, царапины свежие.
Двинулись влево и слегка под уклон.
— Дрезина, — радостно сказал Егор метров через пятьсот. — Смотрите, дрезина!
Дрезина стояла не на рельсах, а чуть сбоку, и чего так радоваться, дрезина, не вагон с тушенкой, дрезиной сыт не будешь.
— Дрезина смерти, — сказал я.
— Что? — не поняли Егор и Алиса.
— Дрезина смерти, — повторил я. — На ней…
— Погоди, — перебила Алиса. — Я сама расскажу. На этой дрезине черти перевозят грешников в ад, правильно?
Я промолчал. Какая разница?
— Это давняя история, — пустилась рассказывать Алиса зловещим голосом. — Такие дрезины издавна находили под землей, в самых глухих тоннелях, близких к преисподней — ибо сказано — чем глубже вниз, тем ближе ад. Многие наивные грешники садились на эти дрезины прокатиться, и их больше никто никогда не видел. А сами дрезины потом находили перепачканными кровью и кишками несчастных. Вот смотри, это кровь…
Алиса указала на неопрятные ржавые разводы на корпусе дрезины.
— Правда, что ли? — спросил Егор неуверенно.
— Ага, — ответила за меня Алиса. — Это кровь тех, кто ссытся в холодильник.
— Заткнись, Алиса, — велел я.
— Молчу-молчу. Только ты учти, Прыщельга… у всех чертей прекрасное чутье на всякую тухлятину — они тебя за километр учуют…
— Заткнись, — повторил я наиболее мрачным голосом.
— Ладно, затыкаюсь, — сказала Алиса примирительно. — Не бойся, Егор, шучу я, шучу. На этой дрезине лет десять никто уже не ездил, все закисло. Хотя двигатель, кажется, исправен…
Я в двигателях не очень хорошо разбирался, двигатель как двигатель, рычаги, провода, как оно работает, непонятно. Колеса вроде круглые, катиться, значит, может.
Алиса наклонилась над дрезиной, принялась осматривать механизм.
— Я могла бы попробовать завести…
— А верно! Зачем идти? — спросил Егор. — Можно ведь поехать!
— Наверное… Сейчас бензин проверю.
Алиса принялась осматривать бачок.
Зачем тут эта дрезина? Кто на ней ездил десять лет назад? Время без ответов.
Никак не могу привыкнуть к подземельям. Кажется, вот он, тоннель, нет в нем ничего загадочного. Но это только на первый взгляд. Рядом за стеной еще тоннель, и внизу, и над головой, и вертикальные шахты, ходы распространяются в земле, как вены в теле человека, их сотни. А есть еще подземные поселения и Нижнее метро…
Если наверху окончательно установится снег, то придется переселяться сюда. Кошмар в бесконечности переходов. Низкие потолки, тревожный затхлый воздух, на стенах скучные бороды, то ли лишайник, то ли пыль веков. Под землей выжить нельзя. Некоторое время просидеть, спасаясь от ярости поверхности — это да, а так чтобы совсем…
Интересно, насколько система тоннелей распространяется за город? Наверное, далеко, раньше любили строить с размахом. Возможно, эти тоннели тянутся и тянутся, и на самом деле есть такой, откуда получится выбраться на поверхность, но только не в этом мире, а в настоящем.
Я вдруг вспомнил, что подобная легенда на самом деле есть. Про тоннель. Заблудился один человек под землей, вот как мы с Курком тогда. Только мы вышли, а он не вышел, не получилось. Брел он через этот тоннель, брел, силы уже заканчивались, и пить хотелось очень — одним словом, все как полагается. Он почти уже сдох, но тут в конце тоннеля увидел свет.
Это была станция. Вся белая, а столбы, поддерживающие потолок, серебряные и золотые, а лестница наверх отделана изумрудными камнями. Он залез на перрон, и тут же на станцию прибыл поезд. Из вагонов показались люди, они направились к выходу, и человек за ними, люди поднялись по лестнице и…
То ли в прошлом он оказался, когда ничего еще не случилось.
То ли в будущем, когда зажили все раны.
То ли вообще в другом мире, где все совсем по-другому…
Или это про дорогу легенда? Идешь по дороге, по лесу, идешь-идешь, идешь-идешь, а потом выходишь. В поле. В настоящее, с пшеницей. А дальше дорога, и по ней машины едут, самые настоящие машины.
Глупая легенда. Вот если такая дорога на самом деле есть, то кто про нее расскажет? Вряд ли у того, кто по ней прошел, возникнет желание вернуться обратно? Не, дорога эта совсем односторонняя.
— Бензин есть, — сказала Алиса. — Литра два или чуть меньше. Прокатимся?
— Точно!
Егор забрался на сиденье, улыбнулся, собрался путешествовать. На собаку похож. Они тоже такие — улыбаются, выкусывают блох и в любую секунду готовы куда-то бежать.
— Поедем, а?
Егор ерзал на сиденье. Совсем сопля. Щенок, прокатиться ему хочется. И мне хочется, я что, не человек? И Алисе хотелось, она тоже поглядывала на дрезину с интересом.
Нам хотелось прокатиться на машинке, совсем как детям. А мы, собственно, дети и есть. Мы не взрослые, нет. Правильно Алиса говорила, ну, что я ничего не умею строить, только ломать умею. Взрослые строят дома, проводят трубы, сидят на веранде с чашкой шоколада, женятся, воспитывают внуков, размышляют на разные сложные темы, придумывают, как построить самолет, достающий до Луны. У взрослых всегда есть план. А дети ломают. Ломают, стреляют, бегают, кричат и дерутся, мучают животных и друг друга, любят кататься на велосипедах и питаться сахаром. Так что мы вполне себе дети. И никакого плана у нас нет, и что будет завтра, мы не знаем. Глупые и беспомощные.
— Надо слить бензин.
Я кинул Алисе бутылку. Но слить горючее не удалось, в бачке был установлен клапан, да и шланга у нас не оказалось, а бензокран приржавел настолько, что оторвать его не получилось.
— Надо дыру сбоку проделать, — посоветовал Егор.
Я сказал, что в баке наверняка скопились пары, может неплохо рвануть — а оно нам надо?
— Шланг армированный и приржавел… — Алиса ковырялась в моторе, — надо резать… Я сейчас…
Алиса принялась возиться с мотором, Егор размышлял о путях, ведущих в ад, а я опять о подземельях. Снег будет падать долго, со временем он смерзнется в плотную ледяную корку, и жизнь останется только здесь, внизу, кто сказал, что конец света — это пекло?
Гомер.
Я вспомнил Гомера. Гомер был велик, но вряд ли он видел столько, сколько я, как глаза у меня только не вытекли.
