— Приволок? — осведомился Хитч. — Зачем?!
— Ты знаешь… — начал было я.
— Надо было прикончить на месте, — устало сказал Хитч. — Зря напрягался только… Долго его держать собираешься?
Я бросил зверя. Подошел к Хитчу. Хитч измерял плотность заморозки у Джи. Плотность в норме, в зеленом секторе. Значит, с Джи ничего плохого не случится.
— Послушай, Хитч, произошло нечто…
— С глазами у него что-то… Сосуды расширены. Потом надо…
Хитч замолчал. И посмотрел на меня. Он выглядел не так, как раньше. Раньше он был таким самоуверенным и бравым, сейчас от героизма ничего не осталось. Хитч был растерян. Я заметил, что его трясло, лицо у него дергалось, мелко так.
— Что с тобой? — спросил я. — С Джи что-то не так?
— Джи? А, нет, все нормально… Потом разморозим… Пара месяцев из жизни, причем по нашему времени… Плохо все… Плохо.
— С Джи все-таки? Джи не так заморозился?!
— Джи ничего, говорю тебе… доберемся до корабля, исправим… Другое плохо…
Хитч указал головой.
— Что?
Хитч отвернулся.
— А где Бугер? — повторил я.
— Это и есть Бугер, — ответил Хитч.
— Что?!
— Бугер.
Я подошел к брезенту, сдернул его.
Бугер лежал на спине. В голове дырка. Длинная, голова Бугера была расколота почти пополам чем-то острым, лезвие вошло прямо между глаз.
Бугер был, несомненно, мертв. В руке он держал большую конфету. И синий дельфин был тут же. И книга.
Так.
Я сел рядом. Так. Что-то происходит… Что тут происходит?!
— Как… Кто? Кто его?
Хитч указал на зверя.
Зверь. Зверь убил Бугера…
Я взял конфету. Бугер не успел ее развернуть и не успел попробовать. Не успел найти свою конфетную фабрику и вообще не успел ничего… И вообще…
— Плохо все, — сказал Хитч. — Плохо… Его уже не разморозишь…
Конфета оказалась вкусной. Ничего вкусней я не пробовал. Самое вкусное, оно…
Хитч поглядел на меня с грустной улыбкой.
— Там еще много конфет. — Хитч кивнул в сторону склада. — Можешь сходить, если хочешь.
Я не понял, шутит он или не шутит, я… Во рту моем расплывался вкус шоколада, я ничего не соображал…
— Он прикончил Бугера, а ты его притащил… Зачем ты его приволок, Алекс?!
— Он может знать, где люди, — ответил я.
— Что?
— Он может знать, где люди. Он может показать…
— Может знать… — усмехнулся Хитч. — Да он сам… Он сам…
— Человек?
Глава 23
Лед
Холодно.
Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная? Почему девица красная, ее что, сварили, что ли… Тепло ли тебе… Спросил Дед Мороз. А она ему сказала что-то. А он разозлился и посадил ее в мешок, там были пальцы отмороженные. И ноги тоже отмороженные. И уши. Дед Мороз отнес ее к колодцу и бросил вниз, и там была уже только Матушка Метель со своими снежными перинами…
Тепло ли тебе…
Сказка. Холодно, осень еще, а холодно…
Я открыл глаза.
Боль опять. Везде, даже волосы, все болело. Никогда мне не было так больно, и я точно знал, что больше и не будет. Эта была абсолютная боль, такая боль, что в некоторые мгновения я ее даже не чувствовал.
Я попробовал закричать, но не сумел, потому что горло у меня оказалось забито снегом. Или инеем. Чем-то колючим и холодным. Я перевернулся на колени и закашлялся, кашлял и кашлял, даже ребра затрещали. Снег в горле разлипся, и я закричал.
Я кричал долго, едва легкие заполнялись воздухом, как я выдавливал его криком, и постепенно я начинал чувствовать, что боль отступает.
Тогда я ощутил холод уже по-настоящему.
Я посмотрел на свои руки. Через кожу проступала кровь. Какой-то липкий кровавый пот, мерзкий, похожий на сопли. Он сползал со спины и сразу же замерзал, сосульки притягивали меня к полу, я дернулся, они с треском сломались. Я упал на бок. И заметил — из локтя правой руки торчала черная железная трубка, из нее медленно капала кровь, капала и тоже замерзала, раскатывалась по полу красным бисером. Я дотянулся до трубки, выдернул, отшвырнул подальше.
Я лежал в узком проходе, на самом дне. Сверху падал свет. Бледный желтый конус, холодный, как все вокруг. И снег. Мелкий, почти невидимый, снежная пыль. Полумрак. Поглядел вправо.
На меня смотрел Рыжий. Дикими, безумными, бешеными глазами. Красными. Из правого глаза выкатывалась кровавая капля, она разделилась на щеке — одна струйка ушла ко рту, другая неестественно, против закона тяготения, задралась к уху. Отчего казалось, что лицо Рыжего разрезано на три части острым лезвием.
— Эй, — просипел я, — эй, Блохастик…
Рыжий не ответил.
— Рыжий, они ушли, — сказал я. — Твой сын, он ушел…
Рыжий молчал.
— Ты чего… — Я протянул к небу руку и коснулся дичарского лба.
Лоб был холодный. Мертвый. Рука моя соскользнула, и я дотронулся до глаза Рыжего. Он был гладкий, как стеклянный шарик.
Я отдернул руку. Рыжий был как камень. Я стал отползать и наткнулся на твердое и острое, испугался, перевернулся рывком.
Медведь. Оскаленная пасть, и снова кровь и шерсть, замерзшая иголками.
А над ним олень. И дикий. И еще дикий. Дикие были везде, дикие уходили вверх, теряясь за границами светового конуса: руки, ноги, головы, рога, лапы, копыта, тела, тела, тела… во все стороны, рядами. Аккуратными.
Я пополз. На четвереньках. Куда-то. Примерзая ладонями и коленями. Втыкаясь головой в холодных. В твердых.
В мертвых и мерзлых.
Потом я увидел лицо. Еще лицо. Дикий. Или дикая. Не знаю. Что-то в этом лице такое было… Раньше все морды, морды, и вдруг лицо. Человеческое.
Нет, это был дикий — косматый, морда обветренная, глаза выпученные, но все равно, что-то человеческое…
Что-то… Что-то такое… Эти ряды, холод… Что-то…
Я попробовал встать на ноги. Поскользнулся. Под ногами был лед. Гладкий.
Лед.
Свет. Неожиданно зажегся свет, это был уже не один конус, а несколько. И я увидел.
Замороженные ряды тянулись во все стороны. Их было много. Десятки. Десятки рядов. Плотных. Спрессованных. Аккуратных.
И еще я увидел.
Передо мой стояли твари. Две. Две длинные хоботастые твари. Смотрели. Поблескивая своими плоскими нарисованными глазами. Побулькивая. Распуская по сторонам пар из своих дыхал. Осьминоги.
