«Кто же ведет эту игру против тебя, Густав? – подумал странник. – Кто этот человек? Бог? Вряд ли. Кто знает о тебе все и даже чуть больше? Тот, кого ты не знаешь, ответ очевиден». Но есть ли связь между неизвестным человеком, тем голосом с бензозаправки, и отцом Захарием? Если мыслить логически, то голос опекал странника, заботился о нем, и не в его планах было бы сдавать Густава религиозным фанатикам. Получалось, что так.
– В общем, я все им рассказал, как было и как ты меня спас, – пробормотал Семен.
– Как нас спас мут, – уточнил Густав.
– И про это тоже. Ты знаешь, они с большим трудом поверили мне. Я бы тоже не поверил на их месте. Рахитичный мут спасает охотника и странника – вот так история! – Семен заворочался и устроил подушку под головой поудобнее.
– Им ничего не оставалось, кроме как поверить, – сказал Густав, все еще думая над тем, какие же варианты плана с другим содержанием у них есть. И какую роль в этих вариантах играет он сам?
Но его мысли прервало неожиданное появление Вики. Странник отметил, что она была одета все так же, но со времени их последней встречи сильнее загорела. Сегодня она показалась Густаву просто очаровательной, сногсшибательно яркой и необычной. В руке она держала белый непрозрачный кулек, а одна бретелька ее платья немного сбилась, показывая вертикальную полоску белой, незагорелой кожи.
– Добрый день, – произнесла она весело. – Я вот навестить пришла. Не помешала?
– Нет, что ты. – Густав вскочил с табуретки и жестом предложил Вике сесть.
Она не стала отказываться и опустилась на стул. Подол ее платья задрался немного выше, обнажив стройные, опять-таки загорелые колени и часть бедра.
Семен молча наблюдал за ней, нахмурив брови.
– Я вкусненького принесла, – сказала Вика, раскрывая шуршащий пакет. – Тут персики, я знаю, что ты их любишь. Я утром, на рассвете, все равно ведь очень рано просыпаюсь, сходила и сорвала те, что низко росли. Помнишь, в том нашем секретном месте, которое ты мне показывал?
– Оно не наше. Оно мое, – сказал Семен с нажимом на последнее слово.
– Ну хорошо, хорошо, твое.
Вика вела себя непринужденно, и Густав отдал ей должное за это, потому что охотник всем видом показывал, как ему неприятно ее общество. И, чтобы не мешать им разговаривать, странник решил уйти. Возможно, это развязало бы языки когда-то любящей друг друга паре.
– Я пойду, вы тут без меня разберетесь, – сказал он.
– Нет, останься! – одновременно воскликнули Семен и Вика, переглянулись и умоляюще посмотрели на странника.
Он развел руками и остановился, опершись спиной о дверной косяк.
– Я ненадолго, – быстро выпалила Вика. – Мне только узнать, как ты себя чувствуешь, Семен, и все.
– Зачем тебе это?
– Как зачем? Я же волнуюсь!
– Кто я тебе такой, чтобы волноваться за меня? У тебя есть за кого волноваться, – сказал Семен, меланхолично глядя в потолок.
– Да, у меня есть Дима, но это не мешает мне волноваться за тебя. Как и за других… мужчин, – сказала Вика, запнувшись. – Зря ты так думаешь о себе, что один такой, уникальный.
– Прекрасно. Вот и волнуйся за других мужчин, меня только трогать не надо.
– Я неправильно выразилась, Семен! Перестань вести себя как ребенок. Может, повзрослеешь уже, не настала ли пора?!
– А я не хочу взрослеть. – Семен, помогая себе одной рукой, принял полусидячее положение и наконец посмотрел в глаза Вике.
Густав по-настоящему огорчился, что не сумел уйти в нужный момент, потому что присутствовать при ссоре двух людей, еще недавно не мысливших себя друг без друга, ему не хотелось. Но Семену и Вике необходима была помощь беспристрастного арбитра, судьи, не позволяющего спортсменам сбиться в клубок из тел и как следует отдубасить каждого, кто попадется под горячую руку. Его присутствие волей-неволей помогало им сдерживать себя, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, о чем в дальнейшем, остыв и поразмыслив на свежую голову, они могли бы пожалеть. Короче, он скрестил руки на груди и принялся наблюдать за столь диковинным для одинокого странника зрелищем.
– Если ты не повзрослеешь, то тебе придется плохо, – грустно сказала Вика. Она нервно теребила в руках шуршащий пакет.
– Что с того? Плохо мне, хорошо мне, тебе-то какая разница?! Я исчез из твоей жизни, исчез, понимаешь? Я пытался вернуться, все наладить, пытался простить, но ты не хотела, и ничего не получилось. К чему сейчас эти игры в благородные чувства и сострадание? Ты хочешь, чтобы все видели, какая ты добрая и не помнишь прежних обид? Объясни мне! – Семен говорил тихо, спокойно, но, судя по жилам, вздувающимся на его шее, ему стоило большого труда удерживать себя в рамках приличий.
– Я просто хочу, чтобы у нас с тобой были отношения человеческие, все же мы с тобой не чужие друг другу люди когда-то были. Но сейчас я понимаю, что ошибалась, идя сюда с такими мыслями. Ты на самом деле уже чужой мне человек. Уже, понимаешь? Здесь и сейчас. – Вика встала. – Я ошиблась в тебе, Семен, но все равно хочу попросить у тебя прощения.
Семен дернул головой и устало закрыл глаза.
– За что? Ты мне не сделала ничего плохого, – сказал он монотонно.
– Просто за все, целиком и сразу. Густав, ты можешь покормить его? – обратилась Вика к страннику.
Он встрепенулся, скинув с себя образ отстраненной безразличности, и ответил:
– Да, конечно.
– Тогда вот, держи, их не нужно мыть, я уже помыла, просто порежь, чтобы он не обрызгался соком.
Она протянула Густаву пакет с одуряюще вкусно пахнущими персиками, на бархатных боках которых еще блестели капли воды.
– Никаких проблем, накормлю и напою нашего героя, ни к чему не придерешься!
– Спасибо. У тебя сильные руки, ловкое тело, не сомневаюсь, что ты не оставишь его в беде. – Вика улыбнулась и быстро прошла мимо странника, задев его плечом.
От этих ее слов и касания у Густава внутри что-то щелкнуло, а в паху он почувствовал приятное шевеление и тепло.
Он вдруг осознал, что уже довольно давно не вкушал женской ласки. Именно ласки, флирта, потому что почитать за подобное мимолетные сношения с гостиничными шлюхами, коих в ночлежках для странников водилось великое множество, ему даже не приходило на ум.
За всю свою жизнь он мог припомнить и буквально по пальцам пересчитать небольшое количество таких отношений, от которых в груди вспыхивал и разгорался жаркий костер, трещавший и разбрасывавший по сторонам раскаленные угольки.
Обычно после таких встреч Густав надолго оставался в одном месте, потому что путешествовать вдвоем с любимой женщиной ему не хотелось. В такие дни он был чертовски уязвим в плане целостности и нерушимости собственной философской теории. Странники существа одинокие, но и ранимые этим самым одиночеством. Как рыцари, чьи доспехи намертво приварились к коже воина. Кажется, что он защищен с ног до головы, но стоит слегка нажать на броню, как она надавит на оплавленную, изуродованную кожу. И станет больно. Не смертельно, но…
