Вернулась Ира, принеся скомканную половинку листа, на котором были написаны три имени и какие-то цифры.
— Он передал это тебе, — сказала она, зябко кутаясь в черную толстовку с золотистыми застежками.
— Что это?
— Люди, которым ты можешь доверять в Закрытом Городе. И координаты. Просто вбей их в навигатор.
— Я знаю.
— Тебе нужно будет отыскать в Городе кого-то из этих троих и передать им контейнер. Только им. Кир сказал, что, если свяжешься с кем-то другим, никаких гарантий и вряд ли ты выберешься живым.
— Будет сложно найти их в городе, где много людей.
— Сложно. — Вежливая улыбка едва тронула уголки губ девушки. — Но ты уж постарайся. Ты — часть его работы, можно считать, в какой-то степени партнер.
— Не то чтобы я доволен.
— Честно говоря, я бы вообще не советовала тебе туда ехать, — вдруг выпалила Ира.
Густав недоуменно посмотрел на нее.
— Это очень скользкая дорожка, — сказала девушка. — Если у тебя возникнет возможность, то уходи, брось все и забудь о нас, мы как-нибудь справимся. Не нужно лезть куда-то против своей воли, ни к чему хорошему это не приведет, странник. Ты погибнешь. Все погибнут, рано или поздно, но не приближай смерть намеренно. Я хочу сказать тебе спасибо за мужа, ты помог ему. И не раз. Но завтра ты уйдешь. Не будь дураком, уйди от МКГ навсегда.
— Слишком поздно, — сказал странник, аккуратно складывая бумажку с контактами вчетверо.
— Думать никогда не поздно.
Ира помолчала еще немного, затем развернулась и ушла.
Странник, в сотый раз в своей жизни, остался один. Широко открыл рот, пытаясь зевнуть, но никакого удовольствия от этого не получил и, уж тем более, не захотел снова спать.
Эта ночь была для него окончательно потеряна.
Глава 22
Когда Кир зашел в спальню, вспыхнул свет. Когда он, сбросив одежду, лег на кровать, накинув на себя одеяло, лампочка начала медленно затухать. Этот процесс можно было бы остановить, прикоснувшись рукой к круглому сенсорному выключателю на стене, но хирург не стал этого делать.
Ира спала на спине. Хирург повернулся к ней и обнял, искренне любуясь ее профилем в свете луны. За десяток лет, что они пробыли вместе, он так и не разучился любить ее. Восхищаться, как ребенок, каждым взмахом ее ресниц. Той тональностью голоса, когда она вдруг решает покапризничать. Или той отчаянной силой, когда она обнимает и целует его перед каждым рабочим заданием.
Он не врал Густаву, когда говорил, что здесь ему хорошо. Он был счастлив. До поры до времени.
Плоские часы над изголовьем кровати громко пикнули, известив о наступлении часа ночи. Когда-то давно хирург снял эти электронные часы с единственной уцелевшей стены полностью разрушенного дома. Он давно хотел отключить это звуковое оповещение, но все никак не доходили руки. В конце концов он привык к этому анахронизму, даже не замечая его, но сегодня данный звук заставил вздрогнуть.
Досадливо поморщившись, он уперся локтями в подушку. Дико болела голова, и его мутило. Где же инструкция от этих чертовых часов? Надо было искать ее внимательнее среди мусора и обломков, может, сегодня и не пришлось бы мучиться.
— Ты боишься смерти, Кир? — неожиданно спросила Ира.
— Что? — Сбитый с толку хирург даже не понял вопрос.
— Смерти. Ты боишься смерти?
Ира перевернулась на бок, подложив ладони под щеку, и посмотрела на Кирилла.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто интересно. Я тебя о многом не спрашивала, все ждала, когда ты сам расскажешь, в том числе и о стабилизаторах, но сегодня на меня что-то нашло.
— Ладно. В каком смысле тебя это интересует?
— Ну, вообще — боишься ли ты смерти? — Ира повела глазами по кругу, как бы показывая обширность своего вопроса.
— А ты?
— Я да. Особенно боялась в детстве, когда умер один хороший знакомый нашей семьи. Друг. Поздней осенью. Это было так страшно. Знаешь, что больше всего меня напугало?
— Что? — спросил Кир.
— Превращение. То, во что превращается человек после смерти. Это ужасно. Тот человек стал похож на кошмарную куклу, внутри которой ничего нет. И все бы ничего, если бы я не знала, каким он был при жизни. А умерев, он стал безвольным, податливым. Когда его несли хоронить в гробу, сбитом из дверей, то кто-то поскользнулся в грязи и чуть сбил шаг, качнув тело. И его руки, сложенные на груди, сползли вниз. Как кисель. Я сидела на плечах отца и видела все это.
Кир вздохнул и ласково погладил Иру по голове.
— Ты сильно переживаешь из-за этого?
— Раньше переживала. Сейчас не очень. А ты? Ты так и не ответил. Боишься смерти?
— Наверное, да. Боюсь. Я боюсь того, что после моей смерти будет с тобой и нашим ребенком. Я боюсь твоей смерти, потому что сойду с ума от утраты. Я боюсь своей смерти, потому что не хочу терять собственного «я», но это вопрос сложный, его просто так не объяснить. Но я не боюсь смерти чужих мне людей.
— Потому что убиваешь их?
Кир крепко сжал челюсти.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Потому что ты едва не свихнулся вчера! Потому что я тебя вчера едва не потеряла! Потому что ты пережрал стабилизаторов и смахивал на пол невидимых тараканов! — вскипела Ира.
— Ладно, ладно, успокойся. — Кир попытался обнять жену, но она отчаянно отпихнула его. Хирург сдался, не настаивая.
— Я спокойна, просто раньше мы не говорили о твоей работе!
— И тебя это волновало?
— А как ты думаешь?! — воскликнула Ира.
— Но почему сегодня, сейчас?
— Ты прекрасно знаешь почему, я уже объяснила. И еще мне непонятно, почему повесился тот мужчина.
— Так ты задала мне этот вопрос, потому что переживаешь из-за смерти лидера? — спросил хирург.
— Из-за нее, да. — Ира утвердительно моргнула, ее ресницы прошли знакомую дугу «туда-обратно».
Кир вздохнул и лег напротив, положив руки под голову. Рана от веревки на спине отозвалась легкой болью, но он не обратил на нее внимания, лишь ощущая во рту горький привкус желчи, который так и не прошел за целый день.
— Я убиваю людей строго по необходимости, защищая себя и выполняя свою работу. И я идеально выполняю ее, благодаря моей работе у нас есть все. И тот факт, что лидер повесился в нашем доме, я не пропустил мимо глаз, ушей и души. Мне это тоже неприятно. Одно дело, когда стреляешь в человека и он падает.
— Падает, — эхом повторила Ира.
— Другое дело, когда достаешь труп из петли, а затем хоронишь его, при этом вовсе не желая человеку смерти.
