Капитану показалось, что ехали долго, мучительно долго. Когда наконец приехали и лысый мужчина выволок его из машины, от камней и кустов тянулись длинные темные тени. Капитан местности не узнавал. Его завезли в узкое, глубокое, заросшее кустами ущелье с бурным ручьем черно-цементного цвета. С капитана спустили брюки и стянули трусы, усадили на неудобный, с острыми краями камень, раздвинули колени. Мужчина, зайдя сзади, навалился ему на плечи, а женщина с хряском припечатала каблуком его мошонку к камню. Капитан пошел лиловыми пятнами и забился. Когда он биться перестал, женщина вынула кляп у него изо рта. Он замотал головой, закричал, но мужчина, схватив за волосы, оттянул его голову назад, а женщина проворно сунула кляп на прежнее место. Они подождали еще минут пять, и женщина сказала: «Если будешь кричать, ударю еще раз. Если не будешь кричать, моргни трижды». Капитан моргнул. Кляп изо рта снова вынули, и женщина, присев напротив него, спросила: «Ты знаешь Рахима? » Капитан, подумав с полминуты, мотнул головой. Женщина снова сунула ему кляп в рот, и снова ударила — на этот раз не по мошонке, а по голени.
— Мы достаточно знаем и про тебя, и про Рахима, — сказала женщина. — Когда ты солжешь первый раз, я размозжу твои яйца о камень. Когда солжешь во второй, медленно выдавлю глаз. О том, что с тобой будет после третьей лжи, тебе лучше не думать. Так ты знаешь Рахима?
Когда она вынула кляп, капитан, не медля ни секунды, прохрипел: «Знаю».
— Молодец, — сказала женщина, улыбнувшись. — А теперь расскажи нам, сколько у Рахима было людей, кого и как он взял и куда повез и где его можно найти.
Капитан рассказывал, хрипя, обливаясь слезами и захлебываясь. Его ударили еще дважды. Один раз по голени, когда он, повторяя рассказанное в третий раз, запутался, а второй раз, когда сказал, что не знает, кому Рахим возит людей. Тогда мужчина сломал ему носком ботинка копчик. Когда стало ясно: ничего нового он больше не скажет, мужчина и женщина сволокли его к ручью. Там женщина аккуратно перерезала ему глотку, как режут глотки предназначенным для бешбармака баранам, и спустила кровь в расщелину между торчащими на краю ручья камнями. Потом женщина взятым из багажника топором отсекла капитану ступни, кисти и голову и сложила вместе с его одеждой в черный полиэтиленовый мешок. Тело сунули в ручей, защемили между валунов и для верности привалили сверху камнями. Мешок забрали с собой и, отъехав километров на пятьдесят, сбросили с обрыва в реку.
Рассвет Нина и Павел встретили в Ферганской долине, а к полудню уже колесили по Фергане, отыскивая место, где можно было бы отоспаться, отъесться и прожить несколько дней, не вызывая подозрений.
Глава 6
— Еще, Рахим-ага? — почтительно спросил юноша.
— Пожалуй, — согласился Рахим, и юноша налил ему из серебряного тонкогорлого кувшинчика терпкий зелено-желтый горячий чай, пахнущий жасмином. На веранду сквозь листву сада заглядывало пыльное жаркое солнце, отсвечивало на полированном дереве ажурных решеток. В ветвях разноголосо пели птицы, у самой веранды мелодично журчал арык. Шуршал и пришепетывал в листве несильный ветер. Под ногами юноши, разносившего чай, шелестел коверный ворс, и под ковром скорее угадывалось, чем слышалось глуховатое, старческое поскрипыванье половиц.
— Вы волшебник, достопочтенный хаджи Ибрагим, — сказал Рахим. — В этом доме всегда прохладно, какая б на улице ни стояла жара. Настоящее волшебство — прохлада здесь даже в звуках. Убери птичий щебет — сразу станет жарче.
— Ты мне льстишь, — сказал старик в шелковом темно-зеленом халате и белоснежной чалме, сидевший среди вороха атласных подушечек.
Лицо старика почти до глаз скрывалось под пышной, густой, ухоженной, седой до сивизны бородой. Кустистые седые брови почти смыкались с нею у висков. Старик выглядел очень важно. А когда, потягивая чай, прикрывал морщинистые веки, — почти безобидно.
— Я не преувеличиваю. Я нечасто встречал дома, похожие на ваш, а равные вашему — никогда. Это совершенство.
Старик степенно огладил бороду, поднес пиалу к губам, едва отпив из нее, поставил.
— Этот дом строил еще мой дед. Он строил его очень давно, и не здесь. Он любил говорить, что рай всякий носит с собой. Но почти никому не хватает сил, чтобы увидеть его в своей душе и освободить. Здесь я строил дом моих отца и деда двадцать лет. И еще двадцать лет ушло, пока этот дом повзрослел.
— Я хотел бы построить такой дом себе.
— Разве у тебя нет дома? — спросил старик.
— Дома? Нет. У меня крыша над головой. Не одна. Но я не вложил в них ничего, кроме денег. И там нет ничего, кроме денег. Они неживые.
— И под каждой из этих крыш тебя ждут женщины. И ты платишь им за то, чтобы они тебя ждали.
— Да, достопочтенный хаджи Ибрагим.
— У тебя плохая жизнь.
— Я не жалуюсь на нее.
— Ты воин, — старик усмехнулся. — Но еще лет десять, и твоя борода могла бы сравняться с моей.
— Я не ношу бороды.
На веранду вошел, почтительно склонившись, Теймураз и сказал: «Мы отвезли Марата к надежному врачу. Он говорит, повезло — сильное сотрясение, но кости целы. Через две недели будет на ногах».
— Выпей с нами чаю, Теймураз, — сказал старик.
— Спасибо, достопочтенный хаджи Ибрагим, — ответил Теймураз, поклонившись, и сел, сложив ноги, на ковер.
Юноша налил в пиалу чаю, поднес ему. Теймураз отпил немного, цокнул языком.
— Ах, какой чай.
— Как твой отец, Теймураз? — спросил старик.
— Он еще крепок, ходит сам.
— Аллах милостив, он дал твоему отцу длинную жизнь. Дал почтительных сынов и красивых дочерей.
— Хвала ему, — сказал Теймураз.
— Жаль, он не дал такого счастья мне. Одна моя надежда — Юсуф. Он как сын мне, моя родная кровь. Он еще так молод. И вы хотите забрать его у меня.
Юноша поставил на пол кувшин и выпрямился.
— Я уже достаточно взрослый!
— Помолчи, Юсуф, — сказал старик. — Ты еще глупый ребенок. Тебе только в солдатики играть.
— Для ребенка он очень хорошо стреляет, — сказал Рахим.
— Алик стрелял лучше. Он за двадцать шагов выбивал пулей донце винной бутылки. Через горлышко. И где он теперь?
— Нам не повезло.
— Но ведь раньше тебе везло. Ты стареешь, Рахим.
— Может быть. Но такого, поверьте мне, достопочтенный хаджи, я не видел никогда в жизни. А я видел многое. Человек не может так, не способен на такое. Если бы он был в два раза легче и вдвое меньше при той же силе, все равно это невозможно. Если бы не Теймураз, он бы всех нас прикончил.
— Мне повезло, — сказал Теймураз, — он меня не принял в расчет. Наверное, посчитал нас с Рустемом обычными пассажирами.
— Что с ним сейчас? — спросил старик.
