— И что ты собираешься с ним делать? — спросила Есуй.
— Он мой, — повторил памирец.
— На Алтане его кровь, — сказал Юс.
— Прощай, Алтан, — сказала Есуй.
— Ты… отпускаешь нас? — спросил Юс.
— Да, — сказала Есуй равнодушно. — Мы подождем здесь тех, кто пойдет за вами.
— Спасибо, — ответил Юс.
— Ты мой должник, — сказала она. — Ты поклялся. Я буду ждать тебя в долине. Не медли.
— Я приду, — ответил он.
— Как она, хороша в постели? — спросила Есуй, улыбнувшись.
— Я хороша в постели. Очень, — ответила девка со шрамом, глядя вызывающе.
— У нас много общего. Надеюсь сама как-нибудь проверить, насколько именно ты хороша, — сказала Есуй и рассмеялась, глядя на ее удивленное лицо. — А сейчас идите. Поторапливайтесь, иначе заночуете на перевале!
Долго людей Алтана ждать не пришлось. Они не стали гнаться за джипом на машинах, а поехали верхом, рассчитывая догнать на перевале. И догнали бы, если б не Есуй. Ее отряд засел на гребне, расставив на подъеме и на кружной тропе, вьющейся над обрывом, мины на растяжках. А двое с ручным пулеметом и изрядным запасом патронов перебрались на другую стену узкого ущелья и поднялись повыше. Им Есуй приказала стрелять, только если гости начнут обходить по обрыву — или если побегут.
Гости не ожидали встречи. Торопились. Даже когда сработала первая растяжка, свалив двух всадников, они ничего не сообразили. Попрыгали с коней, озираясь по сторонам. Тем временем подоспели задние, все скучились на площадке у начала подъема, конные и пешие, — их было много, человек сорок, — посовещались, разбились попарно, пошли — и тут по ним ударили в десяток стволов. Ошалевшие, перепуганные кони дико ржали, сбрасывали седоков, давили их, прыгали с обрыва, люди разбегались, прятались за камнями, одна за другой рвались растяжки, человек с развороченным животом полз, волоча свои кишки, кто-то кричал, просил не стрелять, махал тряпкой — ему перебили руку очередью. Люди Алтана залегли в камнях, стали потихоньку отползать, отстреливаясь, — и тут по ним с другого края ущелья ударил пулемет, не торопясь, короткими очередями выбивая одного за другим. А потом — кося побежавших.
Пленных оказалось два с лишним десятка. Среди них — Алтанов племянник Кадыр. Тяжелораненых добили, остальных связали как баранов и погнали вниз. Трупы стащили вниз, свалили в общую могилу и завалили камнями. Из людей Есуй ранило троих, — гранатометчик перед тем, как получить в голову пулю из карабина, все же успел выстрелить. Граната разорвалась, ударившись в скалу, обдав все вокруг острым каменным крошевом. Один из раненых умер в больнице Дароот-Коргона, так и не дождавшись, пока запустят дизель-генератор, чтобы дать для операции электричество. Сапар, узнав, что механики продали солярку неприкосновенного запаса, выбил одному глаз камчой, а второму переломал пальцы.
Услышав далекую стрельбу, он поспешил на помощь своей Есуй. Когда отправил ее, полдня сидел в юрте, глядя на лежащий перед ним на кошме карабин. Карабин — красивый, отделанный серебром, с подсветкой, подарил Алтан-бий. Побратим. Они братались перед всеми, на лысом каменном бугре у Ачик-Таша, принявшем их перемешавшуюся кровь, а вокруг стояли их люди, и после того был мир. Долгий, богатый мир. И нарушил его он, Сапар, послушав чужую мертвоглазую женщину, околдовавшую, приковавшую его мужскую силу. Кровь. Все видели и слышали их слова, все знали. Однако Алтан-бий — чужой, безродный, побрататься с Сапаром для него честь почти немыслимая, а для Сапара это — унижение. Будто в ноги поклонился этому выскочке. Сильному поклонился, богатому. Люди шептались: кровь свою продал. И на братанье это для машин Сапаровой свиты бензин дал Алтан. И стадо баранов пригнал он, и той был не на границе земель, а у самого лагеря, в сердце Алтановой силы. Сапар сидел на кошме рядом с Алтаном и принимал от него чашу — как младший от старшего. Горькое это было побратимство, но — побратимство, и с ним Сапар стал сильным. Гораздо сильнее прежнего, но по-прежнему — младшим.
Сапар-бий сжимал кулаки и бормотал проклятия, вставал, ходил по юрте и садился снова.
Вдруг, замерев, услышал — ветер, свистевший у дымника юрты, принес сухой, отрывистый перестук. И тогда Сапар выбежал наружу и закричал, созывая людей. Время сомнений ушло, и пришла новая, начатая по его слову война, и было ее, начатую предательством, не остановить, а можно было только закончить — выиграв либо погибнув.
Сапар пошел выручать Есуй, а Тура с сотней напал на Ачик-Таш. Сапар приказал не лезть на рожон, а лишь отвлечь, остановить, если ринутся на прорыв, но дела все равно пошли скверно. Тура сунулся было к лагерю — и едва сумел подавить панику, когда попал под огонь с двух сторон. БМП в конце концов сумели сжечь, закрепились почти у самой реки, но не могли двинуться с места, прижатые пулеметным огнем, вяло отстреливались, пока не подоспел Сапар с одной стороны и почуявший запах добычи Насрулло-бий с другой. Люди Алтана могли бы еще долго сопротивляться, могли даже и победить, — но с ними не было самого Алтана, и не было командиров, способных его заменить. Один его племянник остался на алайских склонах с пулями в голове и груди, второго, вовремя сдавшегося, гнали как барана, нахлестывая камчой. Правая же его рука, его капитан, — настоящий капитан, командовавший танковой ротой в советские времена и прошедший всю гражданскую, — остался под закопченной, лениво догорающей броней. Он попер напролом, рассчитывая, что не успевшие, да и не сумевшие толком окопаться бойцы Туры разбегутся как крысы перед восьмиколесным ревущим монстром. Отчасти он оказался прав, но тех, кто не побежал, оказалось для него достаточно. Борт его машины почти одновременно прожгли две гранаты, а после один из расчетов, перепуганный насмерть, расстрелял все гранаты по уже полыхающей машине, превратив ее в решето. Бойцы Туры, воодушевившись, попробовали атаковать, оставили полдесятка своих в траве и отползли назад — ждать. Больше никто никого не атаковал. Ближе к вечеру явился веселый и довольный Сапар-бий, и Тура воспрянул духом. Сапар привез с собой Кадыра, выставил напоказ, и тот, заикаясь от страха, рассказал, что с ним произошло под перевалом и что захваченного Алтана отдали людям, чей кишлак он сжег два месяца назад.
Растерянные и отчаявшиеся Алтановы люди, зная, что уходить некуда, за спиной шестикилометровая стена, — прислали парламентеров, обещая сдаться, если всех их оставят в живых. Погнались за похитителями хозяина только пришлые, воевавшие в Таджикистане, а большинство оставшихся у лагеря были местными, памирскими киргизами. Местные, если за ними не было крови, сдавались спокойно, зная: их жизни ничто не угрожает. Сапар, посовещавшись с Насрулло, пообещал дать им уйти — безоружными. Дальше все было как во времена Чингиса. Как только они сложили оружие, их выстроили шеренгой, и Сапар велел местным отойти в сторону. Местных поделили между собой — половину Сапар, половину Насрулло. Вместе с хозяином, мужчиной, способным держать оружие, новому хозяину уходила вся семья, а если захваченный был главой рода, то и род. Взяв сорок с небольшим мужчин, Сапар увеличил число своих вассалов на полтысячи человек. Делясь пленными, Сапар не скупился, хотя Насрулло явился на готовое, никаких потерь не понес и ничем не рисковал. Если бы проигрывал Сапар, он набросился бы на него. Сапар поступил бы точно так же на его месте. Когда не связывает кровь, прав сильнейший, и зачем зря губить людей? Зато всех поголовно чужаков, пришедших с Алтаном, перебили, — по старинке, саблями и ножами. Тура, разъяренный своей неудачей и пулей, отхватившей ему мочку правого уха, собственноручно прирезал пятерых. Трупы свалили в кузов «Урала», увезли подальше от туристских глаз и побросали в ущелье.
