— Здравствуй, Витя, — ответила Нина изумленно. — Я… то есть ты…
— Все в порядке, Нина Степановна, все в порядке. Сейчас мы в Кызылрабат, а потом домой. У вас получилось?
— Да, у нас получилось.
— А это кто? — спросил майор.
— Мы ее на Вахане нашли. Альпинистка. Ее из альплагеря еще в июле выкрали, когда там заварушка у местных была. Осторожнее с ней. Она беременная.
— От сволота, — майор сплюнул. — Давно их не утюжили. А Семен где?
— Он там остался. За перевалом.
— А, мать их! Ну, поквитаюсь я еще с ними.
— Носилки! — отрапортовал солдат.
— Хорошо. Кладите. Эй, осторожней, бабу тащить собираетесь, не ящик. Так где, за перевалом?
— Сразу на той стороне. Под самым взлетом. Ему пуля в спину попала. Над крестцом. Он автомат взял и остался, нас прикрывать.
— Вас прикрывать? Давно?
— Утром. Часов в десять.
Майор не ответил. Спрыгнул с валуна, побежал вниз по склону, обваливая за собой камни.
— Сюда, Оля, только не бойся, не бойся, хорошо? Хорошо? Сюда вот ложись, — Нина помогла ей улечься на узкие брезентовые носилки, поправила волосы, пристегнула ее ремнями. — Скоро уже дома будем, очень скоро.
Солдаты подняли носилки, понесли вниз.
— У вас с собой? Или вы спрятали по дороге? — спросил Витя.
— С собой. В рюкзаке.
— Сколько?
— Один.
— А остальные?
— Это долгая история. И я предпочла бы рассказать ее лично Вадиму Вадимовичу.
— Резонно. Только не знаю, получится ли. Наши старшие коллеги тоже заинтересовались, как вы понимаете. Даже очень. Это к тому же их вотчина.
— Понимаю.
— Наверняка они будут, скажем так, активно интересоваться. Возможно даже, делать предложения известного свойства. Но помните: вы прежде всего — наш сотрудник, и мы очень заинтересованы в продолжении сотрудничества.
— Я это понимаю, Витя. Очень хорошо понимаю. Кстати, а что с Сергеем Андреевичем?
— О, это тоже долгая история, — Витя усмехнулся. — Вам он уже не повредит. Обещаю.
— Это приятно слышать.
— Мне тоже, поверьте. Нам нужно идти. Стемнеет скоро. Чалый, Павлов — взять рюкзак! — скомандовал Витя. — Нести осторожно. Крайне осторожно!
От людей, от машин и камней закатное солнце проложило длинные тени. Нина спускалась вниз, аккуратно ступая с камня на камень, и каждый шаг был словно год заплутавшей где-то, затерявшейся было в безвременье жизни, внезапно нашедшей хозяйку и навалившейся ей на плечи, будто больной раненый зверь. И не было больше ветра над долиной медленной мелкой реки, и горькой полыни, и тяжести беркута на руке, и мохнатых псов, бегущих за всадниками, и юрт, и снежно-белого грохота, унесшего с высоты человеческую грязь. Ничего этого уже не было. Нина глянула на свои руки и чуть не вскрикнула от ужаса, — в закатном свете они казались сморщенными и серыми, как у ветхой старухи.
Юс не спал. Проваливался в дрему, выплывал из нее снова. Неловкий, усталый пловец в роящейся, слоистой темноте. Там никого и ничего не было — ни звуков, ни лиц, только плотная чернота, бархатистая, обволакивающая. Над поверхностью ее еще жили Голоса: визгливые, бранящиеся, равнодушные, холодные, увещевающие, смеющиеся. Как тогда, в больнице, они вытаскивали на свет его прошлое, копошились в нем, тыкали Юсу в лицо, но теперь нерешительно, робко, с оглядкой. Юс знал, почему: потому что источник, заполнившей все темноты, лежал у него на коленях, и тонкое длинное щупальце обвилось вокруг его кисти. Через это щупальце из Юса утекала жизнь, утекала быстро, оставляя внутри промерзшую шелуху. И там, внутри, жизнь эта сжималась в крошечное раскаленное семя, готовое вырваться наружу и в одно мгновение выплеснуть его, Юса, жизнь в мир, развеять ее пылью, испепелить, — и все вокруг вместе с ней.
Из округлого вертолетного окна Юс видел, как Оля карабкалась вверх по склону. Потом скалы качнулись и под мерный слитный рокот ушли вниз, под ноги, утонули в ветре, и в окна хлестнуло солнце. Сперва Юсу никто ничего не говорил. Ему освободили место, сели вокруг. Каримжон сидел напротив, чумазый, с взлохмаченной седоватой бороденкой, со своей снайперской винтовкой на коленях. Смотрел прямо в лицо Юсу, неотрывно, как сыч. Рахим пробовал заговорить. Сперва Юс даже разбирал слова. Что-то о деньгах и еде. Но Юса скоро укачало, и голос Рахима куда-то уплыл, смешался, стал одним из тех Голосов, крошечным их подголоском, мелким, ничтожным. Глупым.
Вертолет сел за биостанцией, на крошечной площадке в распадке между холмами. Там уже ждали две полные автоцистерны, ждала аварийная команда, ждал даже привезенный из Ферганы врач. Юс так и не вышел из вертолета. Вокруг не шумели. После заправки и недолгой беседы Рахима с главой аварийной команды у вертолета остались только те, кому с утра предстояло лететь вместе с Юсом. Двоих из них Рахим заставил остаться под дулом пистолета. Ледяной ночью памирской осени вертолет быстро выстыл. Но Юс не чувствовал холода. Сидел неподвижно, глядя перед собой, в темноту.
Он не видел и не слышал, как за хребтом засветился рассвет, и, будто замерзшие взъерошенные мыши, в вертолет один за другим полезли солдаты. Рахим, ежась, потирая ладонями плечи, уселся рядом с Юсом. Подмигнул. Спросил, улыбаясь: «Хорошо спалось, а? Не замерз? » Юс не ответил. Рахим посмотрел на его лицо внимательнее, покачал перед его глазами пальцем. Потом осторожно положил руку на черный ящичек, лежавший у Юса на коленях. Вдруг стало очень тихо. И тишину эту, будто шилом в барабанные перепонки, проколол тончайший, визгливый железный скрежеток. Правое запястье Юса с обмотанной вокруг него проволокой начало медленно, очень медленно подниматься вверх.
— Нет, Юзеф Казимирович, нет, пожалуйста, нет, я пошутил, честное слово, пошутил, — залепетал побелевший Рахим. — Все-все, все спокойно, все нормально. Мы полетим сейчас, хорошо полетим. Не нужно двигаться, не хочешь, и не нужно. Только спокойно, хорошо? Спокойно, а?
Кисть Юса так же медленно вернулась на прежнее место. Тишина наполнилась тряским рокотом мотора. Вертолет задрожал. Оторвался от земли, развернулся. И пошел, набирая скорость, над бурыми холмами нагорья, на запад, убегая от выползшего из-за хребта солнца.
Этим же утром, через полчаса после того, как уносящий Юса вертолет оторвался от земли, погиб сбитый над створом ущелья майор. Он хотел лететь на поиски Семена еще вечером, но ему не позволили. Звено «буранов» вернулось в Кызылрабат, конвоируя «Ми-24» с двумя подобранными в горах женщинами и их рюкзаком. И рюкзак, и женщин не оставили в городке на ночь. К полуночи они уже были на аэродроме за Мургабом, а в час — летели в Новосибирск, упрятанные во вместительное чрево военного транспортника вместе с полудюжиной офицеров имперской охранки.
А майор выждал, пока разъедется нагрянувшее на заставу начальство, и еще до рассвета, собрав два десятка людей, пошел на «Ми-24» за перевал, искать Семена. Ни под перевальным взлетом, ни на леднике они никого не нашли, и пошли вниз, осматривая ущелье. Когда в створе его, там, где оно выходило на плоский, подгрызенный сбоку рекой пятачок высокогорной степи, в вертолет попали две пущенные с земли ракеты. Первая — в мотор, вторая — метром ниже, пробив обшивку и разорвавшись внутри. Почти все майоровы люди погибли мгновенно. Сам он сидел рядом с пилотом и прожил на полминуты дольше — пока крошечные с высоты горбики торчащих из реки валунов не стали вдруг огромными и не смяли рухнувший на них вертолет.
