Глава 1
Господи, если бы знать, что на самом деле это так страшно,
так невозможно страшно… Или не Господи, а дьявол? Или кто там еще искушает нас,
обещая, что один раз будет очень тяжело, зато потом все наладится, и в следующий
раз уже не так страшно, а потом легче, и легче, и легче… А главное - после
этого первого раза сразу же все встанет на свои места, тяжесть упадет с плеч, и
ты поймешь, что все было не зря, не напрасно. В первый раз так и случилось,
тяжесть упала, и стало легко дышать, и можно было снова поднять голову и жить
дальше, и казалось, что второй раз будет легче. Но во второй раз все равно
страшно. А в третий?
- Со мной никто еще так не разговаривал…
Эти последние слова все еще звучат в ушах, и этот последний
взгляд, доверчивый, восхищенный, все еще прожигает мне щеку, хотя сами глаза
уже мертвы, и голос, теплый и чуть удивленный, никогда больше не вырвется из
этой гортани, заключенной в нежную оболочку белой кожи, покрывающей шею. И уже
другой голос, властный, пугающий, набирает силу в воспаленном мозгу, напоминая:
мне все равно, как ты убьешь, но на теле должна остаться метка - розовый
шелковый бантик, приколотый к волосам.
Бантик лежит в кармане, приготовлен заранее. От ужаса
происходящего пальцы внезапно обретают какую-то сверхчувствительность, и
шелковая ткань кажется на ощупь шершавой и жесткой, как наждачная бумага.
Мелькает несуразная мысль о том, что продавщица в галантерейном отделе
универмага обманула и подсунула вместо шелковой ленты дешевую синтетику. Надо
перестать думать и довести дело до конца.
Приколоть бантик к волосам. Достать заколку-невидимку,
которая никак не выковыривается из карманного шва. Нагнуться. Дотронуться до
пряди волос. Мертвая прядь. Мертвых волос. На мертвой голове мертвого человека.
Зажмуриться, ничего не видеть, потом открыть глаза и убедиться, что это только
сон…
* * *
А вода в ванной все шумела и шумела. Георгий недовольно
поморщился, переменил позу, высвобождая затекшую ногу, огляделся в поисках
телевизионного пульта. Вечно она засовывает его в самые неожиданные места и
потом подолгу ищет, разбрасывая все, что попадается на пути. Зачем он тут
сидит? Чего дожидается? Сейчас она выйдет из ванной и… Что? Кинется к нему в
объятия? А потом, удовлетворенная и притихшая, снисходительно спросит, какой
подарок он хотел бы получить к Пасхе? Ничего этого не будет, потому что сегодня
она не в настроении. Сегодня она опять… Появилась среди ночи, взбудораженная,
нервная, бросила, выходя из машины, косой взгляд на Георгия, терпеливо сидевшего
возле ее дома на скамейке.
- Зачем ты здесь? - спросила сквозь зубы,
полуобернувшись через плечо. - Я тебя не звала.
- Мы давно не виделись, - виновато пробормотал он.
- Ну и что? Это дает тебе право меня караулить? Ты
должен приходить только тогда, когда я тебе звоню и мы договариваемся. Сколько
раз нужно повторять, чтобы ты наконец запомнил?
- Я могу войти? - покорно вздохнул он.
В тот момент он еще надеялся, что она просто задержалась в
гостях, ездила куда-то далеко, потому и вернулась поздно. Войдя следом за ней в
квартиру, заметил при ярком свете запавшие страшные глаза, обведенные серыми
полукружьями, и понял, что все повторяется. Ярко-алые узкие брючки в точности
совпадали по цвету с губной помадой и мягкой кожей, из которой сделана изящная
сумочка, все остальное в ее облике было черным вплоть до лака на ногтях и
украшений с ониксами. И такими же черными и жуткими были ее глаза. Ведьма,
прилетевшая с шабаша. Единственной вещью, выпадавшей из образа, был пакет,
обычный пакет из супермаркета, в таких покупки носят.
Она бросила пакет прямо у двери, словно тут же забыв о нем,
и молча ушла в ванную. Георгий знал, что теперь она будет долго стоять под
душем, словно не моется, а отмывается от чего-то липкого и мерзкого, потом
нальет воду в ванну, бросит ароматические и расслабляющие соли и будет лежать
не меньше получаса, потом выйдет, обернутая большим полотенцем, пройдет, не
говоря ни слова, в спальню и закроет за собой дверь. Она не будет спать, нет,
просто полежит минут тридцать-сорок. Потом выйдет и спокойно и твердо
потребует, чтобы он ушел. Никакой близости, никаких ласк, никаких разговоров.
Он покорно уйдет и станет ждать ее звонка, но позвонит она не раньше чем через
две недели. Так уже было раньше несколько раз. Она ничего не объясняет и ни за
что не просит прощения, она просто делает так, как считает нужным и как ей
удобно, а он терпит, потому что у нее есть деньги. А у него их нет.
Зачем он тут сидит? Чего ждет? Очередной подачки в виде
модной куртки или стильных часов? Честно говоря, было бы очень кстати, но
сегодня, совершенно очевидно, не обломится ему. Ждать придется как минимум две
недели, а ведь уже тепло и носить зимнюю куртку как-то не по сезону. А если не
ждать? Если попробовать не пойти у нее на поводу? Ну что она сделает? Убьет
его? Кишка тонка. Выгонит? Так она и без того его выгонит, только не сразу, а
когда выйдет из спальни. Чем он рискует?
Ноги снова затекли, Георгий поднялся, немного походил по
комнате, чтобы размяться, дошел до окна, выглянул на улицу, сделал несколько
шагов к входной двери и споткнулся о брошенный пакет. С досадой пнул его ногой
и наклонился, чтобы поднять. Из пакета выпала черная вельветовая куртка. И
что-то непонятное, лохматое. Парик? Да, парик. Длинные каштановые кудри, слегка
отливающие медью. Странно… Зачем ей парик? Совсем недавно она постриглась.
Зачем было стричься, если ей нравятся длинные волосы? Оставила бы как есть.
Чепуха какая-то. Вечно она пытается сделать себя, получше, попривлекательнее,
то с прическами мудрит, то с макияжем, то с одеждой, хочет выглядеть моложе и
сексуальнее. А зачем? Кому она нужна-то, кроме него, Георгия? Кто на нее
позарится?
Хотя… ведь ездила же она куда-то. Для кого-то надевала и
парик этот патлатый, и молодежного покроя куртку. Неужели нашелся любитель
несвежего тела? И ведь это уже не в первый раз.
Он еще раз с силой ударил по вывалившемуся из пакета
содержимому, парик взмахнул крыльями-локонами, отлетел и приземлился на пороге
комнаты, а куртка испуганно забилась в угол.
Решительно рванув ручку двери, Георгий вошел в ванную. Что
ни говори, а выглядит она очень даже прилично для своих лет, подумал он, имея в
виду, конечно же, не ванную комнату, а находившуюся в ней женщину.
- Где ты была? - громко спросил он, стараясь при помощи
децибел придать себе храбрости. - Мне надоели твои постоянные отлучки.
- Ничем не могу помочь, - равнодушно бросила она. -
Если что-то надоело тебе, то это проблема твоя, а не моя.
- Так все-таки, где ты была?
- Там же, где всегда.
- Где это? - он немного растерялся, не ожидая такого
ответа.
- Это не твое дело. Ты проводишь со мной несколько
часов в неделю, все остальное время я живу своей жизнью, о которой я тебе не
обязана рассказывать. Выйди, пожалуйста, и не мешай мне.
