- Я думаю, на кухне будет в самый раз, если мы никому
там не помешаем, - бодро взял дело в свои руки Никотин. - Разговор у нас с
вами, Элеонора Николаевна, будет долгим, так что ваше предложение насчет чаю
звучит очень привлекательно.
Они расселись вокруг стола в относительно просторной, очень
светлой и уютной кухне, сверкающей чистотой и радующей глаз продуманностью и
изяществом каждой мелочи. Здесь не было ничего дорогого, мебель не из
натурального дерева, а из шпона и пластика, и плита стояла наша, отечественная,
«Де Люкс», из самых дешевых, не какой-нибудь там навороченный «Электролюкс» или
«Бош». В материалах по убийству Кристины Лозинцевой Настя нашла указание на то,
что отец девочки работал в крупной финансовой корпорации ведущим аналитиком,
стало быть, зарабатывал отнюдь немало. А живут-то они небогато. Долги, что ли?
Или Лозинцев потерял работу и теперь получает куда более скромную зарплату?
Или пагубные пристрастия? Проблемные дети? Квартирка, хоть и
четырехкомнатная, но из самых-самых дешевых, в панельном доме на окраине
города. И хотя Настя, кроме прихожей и кухни, никаких других помещений не
видела, она отчего-то была убеждена, что в квартире все остальное такое же, как
на кухне: идеально чистое, практичное и дешевое, и ни одной лишней вещи.
Насте очень хотелось получше разглядеть Элеонору Николаевну
при ярком дневном свете, льющемся из широкого идеально промытого окна, но
Лозинцева хлопотала у плиты, стоя спиной к гостям. Кстати, почему она
Лозинцева? Неужели старая дева? А если была замужем, то почему не меняла
фамилию? В том, что именно «была», Настя не сомневалась, ибо в противном случае
Элеонора Николаевна никак не смогла бы постоянно жить в семье брата.
Она бросила взгляд на Никотина и поразилась тому, с каким
пристальным вниманием Назар Захарович изучает спину и ноги хозяйки дома.
Это ж просто неприлично так разглядывать женщину! И в его-то
годы!
- Вот, прошу вас. - Лозинцева поставила на стол
красивые чашки, заварочный чайник, сахарницу, молочник и вазочку с домашним
рассыпчатым печеньем.
Теперь взгляд Никотина был прикован к ее рукам, и Насте
казалось, что он по очереди ощупывает глазами каждый палец, очертания ладони,
запястья, необычной формы кольцо из белого золота и такой же браслет на правой
руке. Руки у Лозинцевой были ухоженными, с безупречным маникюром. Настя невольно
посмотрела на свои ногти, попыталась вспомнить, когда в последний раз покрывала
их лаком, и с огорчением поняла, что вспомнить не может. Значит, давно. Даже
очень.
А руки- то у Элеоноры Николаевны, хоть и ухоженные, а
дрожат…
Неужели в убийстве ее племянницы есть какая-то тайна,
которую она изо всех сил пытается скрыть и смертельно боится, что она выплывет
наружу?
Хорошо, что Никотин здесь, как чувствовал, что его знания и
опыт снова пригодятся.
Настя открыла блокнот, нашла страницы с вопросами и начала
разговор. Назар Захарович все больше молчал, только изредка вставлял
какую-нибудь незначащую реплику. К сожалению, Элеонора Николаевна могла дать
ответы далеко не на все вопросы.
- Кристина росла не у меня на глазах, - словно
оправдываясь, говорила она, - брат жил своей семьей, а я - своей. Лучше бы вам,
конечно, поговорить с ним, но он так много работает, у него совсем не бывает
свободного времени.
- Лучше бы нам поговорить с матерью девочки, - заметила
Настя. - Она ведь жива, не так ли?
- Это невозможно! Она действительно жива, но ее нет в
Москве.
- А где она?
- В Германии, - раздался прямо у Насти за спиной
ехидный громкий голос, - в прекрасном курортном городе под названием
Баден-Баден. Там еще во времена Тургенева русская интеллигенция тусовалась,
нервы лечила. У них с крепостными крестьянами столько проблем было, столько
нервотрепки, что нигде, кроме как в Баден-Бадене, они в себя прийти не могли.
Очень, знаете ли, большая нагрузка на психику у них была в России. Вот они в
казино и расслаблялись. Водички попьют - и за рулетку.
Настя вздрогнула и обернулась. На пороге кухни стояла
девушка, до того некрасивая, что даже не верилось. Близко поставленные глаза,
длинный нос, узкие злые губы - и все это на непропорционально широком лице с обвисающими,
как у хомячка, щеками. На девушке был длинный балахон с широкими рукавами из
какой-то яркой материи с цветными разводами.
- Дина! - с упреком воскликнула Лозинцева: - Ну зачем
ты так? Познакомьтесь, это наша Дина, старшая дочь…
Она не успела договорить, потому что девушка довольно
невежливо ее прервала:
- Я не ваша. Я вообще ничья. И не надо делать вид, что
я для тебя родная.
Настя ошеломленно молчала, переводя глаза с тетки на
племянницу.
Она ничего не понимала. Лозинцева резко поднялась, уронила
чайную ложку, нагнулась, чтобы поднять ее. Дина даже не пошевелилась, чтобы
помочь тетке. И снова на помощь пришел Бычков.
- Ну, положим, чья ты есть - это не наше дело. Дело это
ваше семейное, вот между собой и разбирайтесь. А вот скажи-ка, что ты можешь
рассказать о Кристине? Ты же ее с самого рождения видела, она росла рядом с
тобой. Элеонора Николаевна нам тут мало чем помогла, папы твоего дома нет…
- Он мне не папа, - снова перебила Дина, злобно
сверкнув глазками.
- Ну извини, я имел в виду Андрея Николаевича. Но его
нет, и он нам рассказать ничего не может. А Ярослав тебе кто?
- Брат, - с вызовом ответила Дина. - По маме. У нас
разные отцы. Но Славка Кристю любил, возился с ней все время, вы лучше с ним
поговорите. Папа все время работал, он ее мало видел, мне она вообще до фонаря
была, а Славка про нее все знал.
Ах, значит, все-таки папа. Девочка просто хочет эпатировать
гостей и позлить тетку. Может, Лозинцев ей и не родной отец, и она об этом
знает, но называть его она привыкла папой. Настя постепенно приходила в себя и
под убаюкивающий, чуть дребезжащий говорок Никотина начинала разбираться в
ситуации. Ярослав, значит, Кристину любил и с ней возился, а Дина, которая была
ненамного старше брата, на младшую сестричку внимания не обращала. Почему? Ревновала?
Но почему именно ее, а не брата, который родился раньше, и, по идее, вся
детская ревность и вызванная ею ненависть должна была достаться именно ему.
Была слишком мала, когда родился брат, чтобы что-то понимать и ревновать, а к
тому моменту, когда появилась Кристина, девочка уже оказалась способной на
ревность и ненависть? Все может быть. Уж не здесь ли зарыт тот камень, о
который так боится споткнуться побледневшая Элеонора Николаевна? Когда погибла
Кристина, Дине было пятнадцать лет. Много это или мало для того, чтобы убить
сестру? История показывает, что вполне достаточно, бывали убийцы и помоложе. А
как же Семагин? Он же осужден… А как же неправосудные приговоры, которые в
девяностых годах пачками выносили наши российские суды, не разбираясь в доказательствах
и закрывая глаза на явные прорехи в следствии? Что вчера сказал разъяренный
Шустов? Нашли придурка, которого побоями заставили взять на себя чужое
убийство, чтобы «висяка» не было. Так, может быть, и Семагин не убивал Кристину
Лозинцеву? Восемь девочек убил действительно он, а вот девятую, последнюю -
нет. Ее убил кто-то другой. И Элеонора Николаевна прекрасно это знает. Хотя там
же было изнасилование… Допустим, Дина могла убить сестру, но не могла же она ее
изнасиловать. Да, но изнасилования могло и не быть, просто был маньяк, которого
к тому времени ловили по всей стране, и поймали его, кстати, через три дня
после убийства Кристины. К тому времени судебно-медицинская экспертиза еще не
была закончена, и ее результаты с благословения начальства сфальсифицировали,
чтобы подогнать под стереотип действий пойманного Семагина, на всякий случай, а
вдруг удастся его сломать и заставить взять на себя еще один труп. Тогда и
убийство Кристины можно не раскрывать, надрываться не надо, и у всех грудь в орденах.
Или у Дины мог быть сообщник, сексуально озабоченный подросток, вместе с
которым она и убила сестру.
