- Я же не знала, что здесь так все устроено, - виновато
пробормотала она. - Я вообще плохо представляла себе, что такое пейнтбол и как
в него играют. Думала, одна большая игра, а потом она заканчивается - и человек
свободен и доступен контакту. Подойти к нему после игры и сразу можно
разговаривать. Кто ж знал, что они длятся всего по десять-пятнадцать минут и
идут подряд.
- Кто знал? - сердито откликнулся Леша. - Да я знал! И
ты могла бы у меня спросить, а не разводить тайны мадридского двора.
- Ну Леш, не злись. Я дура, не спорю. И на меня тоже
бывает проруха.
Настя поскребла мужа ногтем по ладони - она всегда так
делала, когда хотела мириться. Чистяков безнадежно махнул рукой и знак
примирения принял. Они выпили в буфете чаю с бутербродами, заказали шашлык на половину
второго и отправились гулять по лесу.
Шашлык и впрямь был восхитительным, мягким и сочным, Лешка
не обманул. Настя умяла свою порцию с такой скоростью, что сама испугалась.
- Что это со мной? - ошарашенно спросила она, глядя на
пустую тарелку. - Я что, все это съела?
- Ну не выбросила же, - заметил Леша. - На полу вроде
ничего не валяется, значит, съела. И как тебе знаменитые Сашины шашлыки?
- Не то словечко, - она с трудом переводила дыхание. -
Смерть диетам, удержаться невозможно. Дай мне слово, что в следующее
воскресенье ты снова привезешь меня сюда. И еще я возьму из дома термос с
широким горлом, одну порцию съем, а вторую заберу домой.
- Планов - громадье, - засмеялся он. - Я еще посмотрю,
как в следующее воскресенье ты начнешь ныть, что тебе нужно работать, а не
прохлаждаться за городом.
В начале третьего они зашли в зону отдыха. Лозинцевы сидели
со своей командой, обедали. Настя и Леша принялись кружить неподалеку, чтобы не
упустить момент, когда Андрей Николаевич и Ярослав закончат есть и можно будет
к ним подойти. Обед не затянулся, спиртного на столе не было, только вода и
соки, и очень скоро игроки поднялись и стали надевать шлемы с масками и
готовить оружие. Похоже, начиналась послеобеденная серия игр. Лозинцев тоже
встал, огляделся, заметил Настю и помахал рукой.
- Славик, иди играй! - крикнул он сыну.
- А ты?
- А мне уже достаточно.
- Ну пап…
- Я устал, сынок. Ты все-таки не забывай, что я старше.
Славик ушел вместе с командой, и Лозинцев пригласил Настю и
Чистякова в шатер.
- Что вы хотели узнать о Кристине?
Он, кажется, действительно очень устал. Или это была
усталость не физическая, а от жизни вообще? Настя теперь могла спокойно
рассмотреть Андрея Лозинцева. Высокий, немного нескладный, худой, с длинным
лицом, глубокими мимическими морщинами на лбу и ярко-синими глазами. Под
глазами синева, уголки губ горько опущены. Его сестра говорила, что Лозинцеву
приходится очень много работать, чтобы восстановить утраченное благосостояние и
выполнить обещание, данное жене при разводе: дети будут жить в комфорте и
достатке, в противном случае она заберет их к себе. А может быть, это усталость
от переживаний, от мук совести? Ведь труд-то нелегкий: знать, что кто-то из
твоих любимых детей совершил страшное зло, и молчать, и виду не подавать.
Настя раскрыла блокнот и начала задавать вопросы. Лозинцев
отвечал почти не задумываясь, он хорошо помнил, как протекала беременность его
жены, какой вес был у девочки при рождении, в каком возрасте она стала держать
головку, начала ходить, когда отняли от груди, когда прорезался первый зубик.
- Ваша сестра сказала, что вы знали, кто является отцом
Кристины, - осторожно заметила Настя, боясь показаться бестактной и нарваться,
на резкую отповедь.
Лозинцев, против ожиданий, отреагировал спокойно. Даже голос
не дрогнул.
- Да, я знал, что Кристина не моя дочь. И что это
меняло? Она ребенок, живое существо, прелестное, невинное. Я любил ее только за
это, а вовсе не потому, что она дочь Веры.
- То есть жену свою вы не любили?
- Какое это имеет значение, - он налил себе воды,
сделал несколько глотков. - Любил, не любил… Меня вырастили в представлении,
что человека любят потому, что он - человек, а не потому, что в нем течет твоя
кровь. Каждый человек достоин любви.
- Так уж и каждый? - усомнилась Настя. - И Семагин
тоже?
- Семагин? - переспросил он. - Ах, этот… Ну, ведь
наверняка на этом свете были люди, которые его любили. Он был кому-то сыном,
братом, другом, мужем. Но я ведь не об этом говорю. Я не утверждаю, что мы
должны любить всех, мы имеем право кого-то любить, а кого-то не любить. Я хочу
только сказать, что кровное родство не является обязательным условием любви.
Можно не любить родного человека и любить совершенно постороннего, это
нормально. Мы не обязаны во что бы то ни стало любить тех, в ком течет одна с
нами кровь. Но и никто не может запретить нам любить тех, кто для нас неродной.
Я для своих родителей был чужим, меня усыновили, и что? Они и Эля вырастили
меня в такой любви, какой иной раз в кровной семье не встретишь. Так почему вас
так удивляет, что я одинаково любил всех троих, и Дину, и Славика, и Кристину,
хотя родным по крови для меня является только Славка? Откуда эта косность?
Миллионы детей вырастают в приемных семьях, и никто не удивляется, что их
любят.
- Но в приемных семьях отношение к ребенку не окрашивается
фактом супружеской измены, - возразил Чистяков. - У вас другая ситуация, ваша
жена родила Кристину от другого мужчины, находясь в браке с вами. Это
обязательно должно было отразиться на вашем отношении к девочке!
- Как видите, не отразилось, - сухо ответил Лозинцев. -
Мы кого обсуждаем, Кристину или меня?
- Ваше отношение к ней. Характер ребенка формируется
под воздействием множества факторов, и одним из главных является отношение к
нему родителей и близких, братьев и сестер, бабушек и дедушек, - объяснила
Настя, не прекращая записывать в блокнот ответы Лозинцева. - Мои вопросы могут
показаться вам странными, но только получив на них ответ, я смогу нарисовать
психологический портрет ребенка, который решился уйти неизвестно куда с
незнакомым мужчиной. Так что я еще буду спрашивать вас о том, как относились к
Кристине ваши старшие дети.
- Славик очень ее любил, нянчился с ней, возился. Ему
было пять лет, когда она родилась, и Кристя была для него живой игрушкой, он
мог часами сидеть и наблюдать, как она ножками шевелит, трогает пальчиками
погремушки… Он ее обожал.
- А Дина?
- А Дина - нет.
Лозинцев поднял глаза и посмотрел на Настю в упор, но ей
показалось, что он думает о чем-то своем и лица собеседницы не видит.
- Дина ее ненавидела. Но это не ее вина. Это вина Веры,
моей жены. Вера из всех детей любила только Кристю и не считала нужным это
скрывать.
- Почему так?
