Вайра вдруг сжала свои пальцы с такой силой, что суставы на них побелели. Она чувствовала также, что вся напряглась, словно ожидая удара. Почему?
Ответ был ей понятен. Она боялась собственных чувств, боялась признаться даже самой себе, как болезненно сжимается ее сердце. Безысходность и уныние овладели ею сильнее, чем прежде, когда она страдала лишь от одиночества.
«Не сходи с ума, – шептала она про себя, – не вздумай в него влюбиться. Этого не должно случиться».
Но, похоже, с этим запретом она опоздала. Ее мысли путались, чувства сплелись в запутанный клубок – внезапное тяготение, страстное безотчетное желание, жадное любопытство по отношению к той, другой девушке, которую он любит. Вайра боялась признаться себе, что это чувство удивительно походило на ревность.
– Этого не должно случиться! – как заклинание шептала она. И вздрогнула, когда Йен спросил:
– Вы что-то сказали?
– Нет, нет! Ничего, – ответила она, смутившись.
Подняв взгляд, Вайра встретилась с ним глазами. Она долго смотрела в его темно-серые глаза, такие бездонно глубокие.
Вайра поняла то, что чувствовала уже давно. Поняла по тому, как сильно и часто забилось ее сердце, по охватившему ее острому ощущению прозрения.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
Как могла она быть настолько наивна и глупа, что позволила себе влюбиться? А ведь так оно и было, и она не могла этого не признать.
Она была влюблена в Йена – влюблена давно.
Именно потому, что ее влекло к нему, ее тревожили опасения, что он ее ненавидит. Именно потому, что она жаждала его надежной защиты, она отвергла настойчивые ухаживания Пьера.
Какая же она была дура! Она должна была все понять, когда он поцеловал ее и ее губы отозвались на его ласку.
Вайра открыла глаза и взглянула на золотистые солнечные лучи над нежной белизной облаков.
«Я запомню это, – думала она. – Я навсегда запомню этот момент, когда я поняла, что люблю его, – но уже поздно, слишком поздно что-то изменить. Если бы я поняла это раньше, я бы, по крайней мере, хотя бы постаралась привлечь его внимание, постаралась понравиться ему».
Но она понимала, что это было бы невозможно в той ситуации, в какой они оба оказались.
Сэр Эдвард представлялся ей злым духом, управлявшим их судьбами, сначала соединившим их и потом разлучившим. Он достиг своей цели.
Он успешно осуществил свой план, и теперь ничто не могло нарушить его деловых и дружеских отношений с Дюфло.
«Во всем этом предприятии единственной жертвой было только мое сердце», – с горечью подумала Вайра.
Она снова и снова возвращалась памятью к дням и часам, проведенным с Йеном, с момента их встречи в кабинете сэра Эдварда.
Она помнила все, каждое сказанное им слово, каждый его жест.
Она чувствовала свою руку в его руке, когда он понял, что она боится летать; она видела, как он улыбается ей, когда она спустилась в холл перед отъездом на бал.
Она вспомнила, как застыла и онемела, когда он сказал: «Я намерен просить девушку, которую я люблю, стать моей женой».
Вспоминая сейчас эти слова, она чувствовала, как будто они вонзались в ее сердце тысячью ножей, причиняя ей невыносимую боль.
Но о чем ей, в сущности, было сожалеть? Она не могла ничего поделать. Она, быть может, могла бы только поощрять его поцелуи – но еще неизвестно, насколько он был бы готов дарить их ей.
Одного ей должно было хватить на всю оставшуюся жизнь. Один поцелуй, прикосновение его руки, воспоминание об увлекательном приключении, в котором они оба участвовали и которое подошло к концу.
– Мы вот-вот приземлимся, – нарушил ее мысли голос Йена.
– Так скоро? – отозвалась она.
– Мне показалось, что перелет был долгим.
«Ну конечно, он торопится домой», – подумала Вайра.
Она потянулась за ремнем, чтобы пристегнуться, но Йен опередил ее и закрепил ее ремень.
Когда она его поблагодарила, он протянул ей руку.
Немного помедлив, как перед прыжком в воду, она улыбнулась и вложила свою руку в его ладонь.
Его сильная, теплая рука сжала ее пальцы.
– Стало быть, вы не такая уж искушенная, какой кажетесь, – поддразнил он ее.
– По крайней мере, я рада, что кажусь! – отвечала она, стараясь говорить непринужденно.
– Ну конечно, вид у вас умудренный, – сказал он. – Разве ваше зеркало не говорит вам, насколько вы изменились с момента нашей первой встречи? Но, признаюсь, ваш прежний вид нравился мне больше.
– Когда я была лохматой и немодно одетой?
– Когда вы выглядели трогательно юной и неискушенной, – уточнил Йен. – Когда вы пришли в кабинет отца в то утро, я подумал, что никогда еще не видел девушки такой юной и целомудренной.
– На самом деле я очень боялась, – призналась Вайра.
– Я заметил. Поэтому я так и разозлился.
– Но почему? – удивилась Вайра.
– Потому что мой отец впутал вас в свои интриги, – объяснил Йен.
Вайра внимательно слушала Йена, но могла думать только о том, что он все еще держит ее за руку.
Если бы она не знала уже, что любит его, она бы поняла все в эту самую минуту. Поняла бы по тому, как неизвестные ей прежде горячие волны пробегали по ее телу и захлестывали с головой.
«Так вот что значит любить, – подумала она. – Интересно, а что бы он сказал, если бы я попросила его поцеловать меня еще раз – на прощанье?»
Дрожь пробежала по ее телу при этой мысли. И тут же она услышала его голос, мягкий и участливый:
– Вы нервничаете, вы дрожите. Обещаю вам, что все пройдет благополучно.
– На самом деле я не боюсь, – попыталась объяснить Вайра.
Она молила бога, чтобы Йен не догадался, что ее дрожь вызвана не страхом, а его прикосновением.
«Я люблю его! Я люблю его!» – повторяла она про себя и когда они уже приземлились.
Она вернулась домой. Все кончено!
Вайра рассчитывала провести еще хоть несколько минут в машине наедине с Йеном, но ее надеждам не суждено было сбыться. Их встретил секретарь сэра Эдварда – мужчина средних лет в очках в роговой оправе, задавший им массу традиционных вопросов о поездке. Наконец он заговорил о контракте с мсье Дюфло.
Всю дорогу до Лондона Вайра сидела молча.
Она все время чувствовала близость Йена – он был рядом, их плечи соприкасались. Вайра старалась не смотреть на него, а смотрела на освещенные солнцем окрестности и думала, что дождливая погода больше бы соответствовала ее настроению.
– Отец на работе, Дженнингс? – спросил Йен.
