Крупкин чуть-чуть расслабил мышцы.
– Господин капитан, все системы в рабочем состоянии. Готовы к движению в любой момент. В настоящее время наш статус… – он быстро отбарабанил результаты последней серии наблюдений и закончил: – Модификации управления двигателем, произведенные по вашему указанию… господин капитан, мы никогда еще с таким не работали. С виду все в порядке, самопроверка систем неисправностей не выявила, но больше я ничего не могу сказать, пока не будут распечатаны черные ящики.
– Нормально будут работать, – кивнул Мирский.
Крупкину хотелось бы разделить уверенность, прозвучавшую в его голосе: черные ящики, доставленные всего неделю назад и встроенные в схемы управления главного прыжкового двигателя, такой уверенности ему не внушали. И если бы приказ поместить их в систему не пришел с самого верха и не относился ко всем кораблям флота, он, Крупкин, устроил бы нечто, настолько приближенное к скандалу, насколько устав бы позволил. Его дело – следить, чтобы двигатель работал, а потому, черт побери, он должен знать все о том, как он работает! В этих коробках могло быть все что угодно – от передовых (шепотом: запрещенных!) высоких технологий и до крошек-эльфов, а отвечать за их работу ему.
Тут с кресла встал бородатый человек на той стороне мостика.
– Разрешите доложить, господин капитан?
– Разрешаю.
– Я закончил загрузку навигационных элементов от системного диспетчера. Сейчас они вводятся в автопилот. Будем через десять минут готовы начать раскрутку к отлету.
– Отлично, лейтенант. А, связист! Мои наилучшие пожелания адмиралу и контр-адмиралу, и мы готовимся к старту через десять минут. Лейтенант Хельсингас, действуйте согласно плану отлета, полученному от диспетчерской службы. Руль ваш.
– Есть руль мой! Старт через десять минут.
Хельсингас наклонился над переговорной трубой. Матросы вокруг него завертели медные рукоятки и задвигали рычажки, со спокойной точностью посылая импульсы по стальным нервам, которые превращали корабль в почти живой организм. (В машинном отделении наноэлектроника была незаменима, но Адмиралтейство Новой Республики придерживалось мнения, что на мостике корабля с героическим экипажем воинов Империи такие технологические мерзости просто неуместны.)
– Так, капитан, – кивнул Мирский механику. – Ну, хорошо в конце концов все-таки сняться с якоря?
Крупкин пожал плечами.
– Мне будет приятнее, когда мы окажемся в плоском космосе. Слухи всякие ходят.
На миг улыбка капитана погасла.
– Да, конечно. Вот потому-то мы с самого отлета идем с людьми на всех боевых постах, и будем так идти до первого прыжка. Ничего наперед не знаешь, и контр-адмирал хочет быть уверенным, что нас не ждут ни шпионы, ни пусковые установки вражеских ракет.
– Разумная предосторожность, господин капитан первого ранга. Разрешите вернуться на пост?
– Разрешаю. С богом, капитан!
Крупкин отдал честь и направился в машинное отделение со всей скоростью, которую позволяли развить его короткие ноги. Он подумал, что его ждет напряженное время, даже с таким консультантом, как Мартин, который помогал ему заставлять работать эту магию в ящиках управления двигателем.
* * *
Колония Критиков извивалась и пролезала в туннели в своем алмазном гнезде, высиживая всеобъемлющий критический обзор. Молодой и энергичный вид, потомки от одной из ветвей пост-сингулярного цветения, распространившихся вслед за диаспорой три тысячи лет назад, они очень мало что сохранили от человеческого генома в своих холодных чешуйчатых телах. Вопреки земному наследию, только мозги их тесно связывали с монофилетическим таксоном sapiens – поскольку не все изгнанники с Земли были людьми.
Будучи нахлебниками, Критики не имели прямого доступа к фестивальскому созвездию релейных спутников или к обширной сети визуальных и звуковых сенсоров, рассеянных по поверхности планеты. (Почти все сенсоры Фестиваля переносились на крыльях крошечных инсектоидов-роботов, которыми набили биосферу, посылая миллион штук на каждый телефон, упавший с орбиты.) Критикам приходилось создавать собственные устройства: неуклюжие сети глаз-шпионов на низкой орбите, крылатых беспилотных роботов наблюдения и ненадежных жучков, прицепленных на карнизы окон и дымовые трубы важных зданий.
Критики смотрели с присущим им сочетанием увлеченности и омерзительного цинизма, как солдаты Первого и Четвертого полка перестреляли своих офицеров и ан масс дезертировали под черный флаг вышедшего из подполья Революционного традиционного экстропийного фронта Бури Рубинштейна. (Многие солдаты сожгли мундиры и выбросили оружие, другие приняли новые эмблемы и взяли странные серебряные руки, выделанные на репликаторной фабрике комитета.) Критики смотрели на крестьян, жадно требовавших от Фестиваля свиней, коз, а однажды – даже гусыню, несущую золотые яйца. Женщины выпрашивали лекарства, металлическую посуду и ткани. В зáмке слышны были выстрелы: слуги перебили зверинец князя на пропитание. Дождь золотых рублей, заказанный каким-то экономическим саботажником, прохлестал по улицам Нового Петрограда, и почти никто на него не обратил внимания. В этом смысле экономический коллапс, порожденный появлением Фестиваля, был уже завершен.
– Жалкие они, – заметила Та-Кто-Наблюдает Первая. Она лязгнула бивнями по соматическому стенду, где демонстрировались происходящие внизу события: двое из немногих оставшихся верными правительству гренадеров тащили к воротам замка какого-то саботажника, а за ними с воплями и мольбами тянулись его родственники. – Инстинкты неконтролируемы, неумение воспринимать реальность, неумение видеть перспективу.
– Жуй корни, копай глубже. – Муж-Защитник Пятый мрачно чавкнул, демонстрируя необычный для него уровень интуиции (ум не был особо полезным свойством для воинов, бегущих по туннелям). – Вкус крови и почвы.
– Воину все кровь и почва, – фыркнула Та-Кто-Наблюдает. – Жри клубни, брат, пока твои сестры разговаривают о том, чего тебе не понять. – Она откатилась в сторону, стукнулась о Сестру Стратагем Седьмую, которая чуть щипнула ее за бок. – Сестра-однопометница. Течет неопределенность?
– Время экспоненциально растущих перемен над ними. – Сестра Седьмая очень любила подобные гномические изречения – может быть, в наивной надежде, что это даст ей репутацию ясновидящей (и в конечном итоге поддержку, когда она заявит свои претензии на царство). – Вероятно, это неорганизованные жители поверхности, цепляющиеся за стебли, но в их борьбе есть свое величие, уровень искренности, к которому редко приближаются примитивные виды.
– Они и есть примитивные. Их внутренний дискурс изувечен полным отсутствием интертекстуальности. Я корчусь от изумления, что Фестиваль расходует на них свое внимание.
– Едва ли. – Они – антитезис Фестиваля, разве ты этого вибриссами не ощущаешь? – Сестра Седьмая заморгала красными глазами на Ту-Которая-Наблюдает, нашаривая дерево управления соматического стенда. – Вот перед нами гнездовой трутень. – Она произвела некоторые манипуляции, и изображение переехало следом за саботажником в замок. – Фенотипический разброс ведет к широкой специализации, как всегда, плюс обычный уровень свободы воли, находимой в человеческой цивилизации. Но этот устроен так, чтобы препятствовать всплескам информации, разве не видно?
