– Всплескам информации – препятствовать? Жизнь – это информация!
Сестра Седьмая самодовольно пукнула.
– Я все время слежу за Фестивалем. Ни один из аборигенов не просил его об информации. Ни один! Вещи – да. Пища – да. Машины, вплоть до репликаторов – да. Но философия? Искусство? Математика? Онтология? Возможно, мы свидетели первой цивилизации зомби.
От темы зомби Сестра Седьмая всегда приходила в возбуждение. Древние гипотезы о давней, досингулярностной працивилизации говорили о зомби – не сознающей себя сущности, действующей, однако, так, будто обладает сознанием. Зомби плачут, кричат, разговаривают, едят и ведут себя как настоящие личности. Если их спросить, они будут утверждать, что сознание у них есть – но за этой маской поведения нет никого и ничего. Нет внутренней модели Вселенной, в которой они живут.
Философы склонялись к гипотезе, что подобных зомби не существует, и всякий, заявляющий себя личностью, личностью и является. Сестра Седьмая не была в этом убеждена. Люди – морщинистые гомойотермные антропоиды с до смешного маленькими резцами и анархическим общественным устройством – не казались ей особо реальными. И она постоянно выискивала свидетельства, что они вообще не личности.
Та-Кто-Наблюдает придерживалась мнения, что ее однопометница снова жует корни, но она, в отличие от Сестры Седьмой, была не практикующим Критиком, а Наблюдателем.
– Думаю, нам надо прежде всего решить этот вопрос насчет зомби, а затем только приступать к их остальным проблемам.
– И как ты предлагаешь этим заняться? – спросила Та-Кто-Наблюдает. – Опять же вопрос субъективности. Я тебе говорю, единственный жизнеспособный аналитический образ действий – это интенциональный подход. Если нечто объявляет себя обладателем сознания, то поверь этому нечто на слово и рассматривай его как обладателя сознательной интенции.
– Но очень же легко запрограммировать мышку пищать: «Я мыслю, следовательно, существую!» Нет, сестра, мы должны туннелировать ближе к поверхности, если хотим найти корни разумности. Нужен тест, такой, что зомби застрянет, а личность пройдет.
– И у тебя есть на примете такой тест?
Сестра Седьмая хватанула лапой воздух и щелкнула огромными желтыми клыками.
– Да, думаю, я могу такой составить. Важная характеристика сознательных существ состоит в том, что они принимают интенциональный подход: то есть они моделируют интенции других существ, чтобы предвидеть их поведение. Когда они применяют такую модель к другим, то обретают способность реагировать на эти интенции до того, как те станут очевидными. Когда они применяют эту модель к себе, то обретают самосознание, то есть понимание собственной мотивации, и тем самым – способность ее менять.
Но пока что я не видела, чтобы их мотивация была самоизменяющейся, не видела ничего, кроме встроенных инстинктов. Я хочу протестировать их, поставив их в ситуацию, когда их собственное представление о себе будет контрастировать с их поведением. Если они приспособят этот «образ себя» к новым обстоятельствам, мы будем знать, что имеем дело с братьями по разуму. Что решительно скажется на природе нашего обзора.
– Это звучит как травматичная или трудная методика, сестра. Мне придется обдумать это, прежде чем представить Матери.
Седьмая испустила булькающий смех и шлепнулась на пузо.
– Однопометница моя! Как ты думаешь, что у меня на уме?
– Не знаю. Но если это что-нибудь в твоем обычном стиле…
Та-Кто-Наблюдает замолчала, увидев триумфальный блеск в глазу сестры.
– Я всего лишь предлагаю начать Критиковать минимальную их выборку чуть-чуть тщательней, чем обычно, – предложила Сестра Седьмая. – А когда я закончу, все живущие будут знать, что их Критиковали. В этом и состоит моя методология.
* * *
Капитан третьего ранга Крупкин освободился для встречи с Василием Мюллером только через два часа, но это не было сознательной интенцией. Почти сразу, как только запитали и запустили поле главного двигателя, и корабль плавно двинулся прочь от Кламовского лифта, пейджер Крупкина пискнул:
ВСЕМ ОФИЦЕРАМ НЕМЕДЛЕННО СОБРАТЬСЯ В ЗАЛЕ «Д».
– Мать твою в железо, – вздохнул механик и бросил, выходя, Павлу Грубору: – Старик меня вызывает прямо сейчас. Ты пока займись этим береговым механиком и выясни, сколько ему еще возиться с установкой компенсатора? И кинь мне на пейджер, когда узнаешь.
Не ожидая ответа, он вышел.
Михаил Крупкин любил свою работу и особо не ожидал повышения по службе. Судовыми машинами он занимался уже четырнадцать лет и собирался спокойно дослужить до счастливой отставки, с работой на каких-нибудь коммерческих линиях. Но вот такого типа сообщения полностью лишали его внутреннего покоя. Это значило, что начальник будет задавать вопросы о готовности систем, а с этими дурацкими непонятными коробками в машинном отделении… Может, «Полководец» и стал мобильнее, но он, Крупкин, не может отвечать за него теперь на сто процентов.
Что в этих ящиках, он не знал, но не сомневался, что именно ради них Адмиралтейство потратило несколько миллионов крон на модернизацию двигателей. И почему-то тщательно уклонялось от всяких разговоров о программном обеспечении этих ящиков. А они, подключенные к двигателю, были также подключены по новой широкополосной линии связи к тактической сети. Что-то тут было подозрительное.
Пережевывая мысленно все это и еще многое, он вошел в экспресс-лифт, поднявший его в конференц-зал офицерской палубы. Дверь в зал «Д» была открыта, его ждали. Почти все старшие офицеры уже собрались. Старпом Илья Муромец, лейтенант Хельсингас из управления огнем, люди из разных боевых частей, Вульпис из релятивистов… Он вроде бы последний, если не считать капитана, у которого есть причины приходить позже всех.
– Привет, Илья! Что стряслось?
Тот посмотрел на него.
– Капитан у адмирала. Придет – объявит, – ответил он. – Я сам толком не знаю, но вроде ничего конкретного.
Крупкин молча перевел дух. «Ничего конкретного» – значит, дело не в ходовой части корабля. Стружку ни с кого снимать не будут. Нельзя сказать, что каперанг Мирский придирчив – по меркам Новой Республики, – но он бывал совершенно безжалостен, если считал, что кто-то не усердствует в работе.
Вдруг атмосфера в зале переменилась. Все повернулись к двери, разговоры стихли, офицеры встали по стойке «смирно». Капитан Мирский на долгую секунду остановился, оглядывая своих офицеров. Очевидно, зрелище его удовлетворило, и первые его слова были такими:
– Господа, прошу присаживаться. – Пройдя к креслу во главе стола, он положил перед собой толстую папку. – Сейчас одиннадцать тридцать. Дверь в это помещение закрыта и закрытой останется до двенадцати часов ровно, если не произойдет ЧП. Я уполномочен вам сообщить, что вводится в действие боевой приказ. Мне неизвестно, какие политические соображения лежат в его основе, но в штабе адмирала Курца меня информировали, что вряд ли возможно иное разрешение кризиса, кроме военного. Соответственно нам приказано идти в составе экспедиционного соединения номер один к Рохарду согласно боевому плану «Омега – зеленый горизонт». – Мирский придвинул кресло и сел. – Есть вопросы по этой части перед тем, как я перейду к нашим конкретным приказам?
