И что было самым зловещим – начала вырастать безумная ярмарка на открытой площади Северного Плац-парада. Ярмарка, где никто не работал, никто не платил, и все, что только может захотеть человек (и даже такое, чего никто в здравом уме не захочет), можно было получить бесплатно, просто попросив.
* * *
На третий день нашествия его превосходительство герцог Феликс Политовский, губернатор Рохарда, вошел в Звездную палату для встречи со свитой, а еще для того, чтобы – посредством до слез дорогой телеконференции – попросить помощи у своего Императора.
Был он коренастым седым мужчиной лет шестидесяти четырех, не сохраненный контрабандными лекарствами от старения. Поговаривали, что ему не хватает воображения, и что его бы ни за что не назначили губернатором даже в такое глухое захолустье, куда выкидывают смутьянов и младших сыновей, кабы не его невероятная политическая проницательность. И все же, при всей своей тупоголовости и отсутствии интуиции Феликс Политовский был глубоко встревожен.
При его появлении все встали по стойке «смирно» – и военные в мундирах, и дипломаты во фраках. Политовский занял место во главе стола для заседаний.
– Прошу садиться, господа! – буркнул он, бухаясь в кресло, которое услужливо пододвинули двое слуг. – Бек, доложите обстановку. Что произошло ночью?
Герхард фон Бек, Гражданин, глава местного управления ведомства Куратора, мрачно покачал головой.
– Беспорядки на южном берегу. Драться не стали, разбежались, когда я послал отряд стражи. Пока что боевой дух в казармах держится. Молинск отрезан, со вчерашнего дня оттуда докладов не поступало. Посланный вертолет пропал без вести. ДРП устраивает вокруг города веселый ад, и Радикальная партия не отстает. Я пытался изолировать обычных подозреваемых, но они провозгласили власть Совета экстропии и оказали сопротивление. Самые злостные элементы окопались на Зерновой бирже, в двух милях к югу отсюда, проводят постоянные заседания и издают прокламации и коммюнике революционного содержания каждый час. Они побуждают людей к контакту с врагом!
– Почему тогда войска не послали?! – загремел Политовский.
– Они говорят, что у них есть атомное оружие. Если мы дернемся… – Бек пожал плечами.
– Ага. – Губернатор скорбно покрутил моржовые усы. – Контр-адмирал Янечек! Доложите о положении на флоте.
Янечек встал. Высокий и беспокойный, он выглядел очень нервным по сравнению с обладающим железной выдержкой фон Беком.
– Две спасательные капсулы «Сахалина» вернулись. Обе найдены, уцелевшие допрошены. По их сведениям, «Сахалин» приблизился к одному из больших кораблей-нарушителей и потребовал немедленно уйти с низкой орбиты и приготовиться к таможенной инспекции. Нарушитель не реагировал, и «Сахалин» сделал предупредительный выстрел по его курсу. Далее восстановить картину событий затруднительно – среди уцелевших нет ни одного офицера с мостика, и рапорты их противоречивы, – но представляется, что произошло столкновение с какого-то вида инородным телом, которое поглотило эсминец.
– Поглотило?
– Так точно, ваше превосходительство! – Янечек нервно сглотнул слюну. – Запрещенные технологии.
Политовский побледнел.
– Борман?
– Я, ваше превосходительство! – тут же вытянулся адъютант.
– Данная ситуация явным образом выходит за рамки наших возможностей справиться своими силами. Сколько у Почты некаузального времени для телевизионной конференции со столицей?
– Э, гм, пятьдесят минут, ваше превосходительство. Следующий коносамент связанных квантовых битов должен прибыть на таранно-черпательном звездолете через… полтора года. Если будет позволено сказать, ваше превосходительство…
– Говорите.
– Мы не можем сохранить минуту полосы? Для чисто текстовых сообщений? Я понимаю, что дело срочное, но если истощить имеющийся канал, то до прилета того таранно-черпательного звездолета мы будем отрезаны от столицы. И, со всем уважением к контр-адмиралу Янечеку, я не уверен, что хоть одно судно флота сумеет проскользнуть мимо нашего врага.
– Сохраните. Но не больше минуты. А все прочее время – на телевизионную конференцию с Его Величеством, как только представится возможность. Организуйте и известите меня. Да, и вот еще что, пока вы будете этим заниматься. – Он наклонился и поставил неразборчивую подпись на листе бумаги. – Этим я объявляю чрезвычайное положение, и властью, данной мне Богом и Его Императорским Величеством, объявляю состояние войны с… А с каким это чертом мы там воюем?
Фон Бек прокашлялся.
– Кажется, противник называет себя Фестивалем, ваше превосходительство. К сожалению, никакой информации об этом Фестивале у нас нет, а запросы к архивам Куратора не дали результата.
– Отлично… – начал Политовский, но тут Борман подсунул ему записку, и губернатор встал. – Господа! Прошу встать перед лицом Его Императорского Величества!
Все как один поднялись и повернулись к экрану на дальней стене зала.
СОБИРАЕТСЯ ШТОРМ
– Могу я узнать, в чем меня обвиняют? – спросил Мартин.
Солнце косыми лучами пробивалось через стеклянную крышу, и Мартин смотрел, как плавают в лучах серебряные пылинки за круглой лысиной Гражданина. В тишине слышалось только царапанье пера по плотной официальной бумаге да мерное поскрипывание шестерен – это помощник заводил часовой механизм аналитической машины на письменном столе. Пахло смазкой и застарелым страхом.
– Меня вообще в чем-то обвиняют? – настаивал Мартин.
Гражданин будто не слышал, склонившись над своими бумагами. Молодой помощник, закончив свою обычную работу, начал выгружать из машины бумажную ленту.
Мартин встал.
– Если меня ни в чем не обвиняют, есть ли какая-нибудь причина, чтобы мне здесь быть?
На этот раз Гражданин поднял на него суровый взгляд.
– Сидеть! – рявкнул он.
Мартин сел.
За стеклянной крышей стоял ясный холодный апрельский день; часы на соборе Святого Михаила только что отбили четырнадцать часов, и площадь Пяти Углов, знаменитый симулякр герцогини, оживилась своей вечной пантомимой.
Мартина одолевала скука. Ему оказалось трудно приспособиться к ходу событий в Новой Республике, и еще сильнее бесили столкновения с ее вечной бюрократией. Он четыре месяца торчал здесь, четыре мерзких месяца потратил на дело, которое можно было бы сделать за десять дней! Он уже начинал сомневаться, увидит он Землю снова или так и умрет здесь от старости.
На самом деле он уже так устал ждать, пока материализуется разрешение на работу, что сегодняшний утренний вызов в контору за фасадом с Василиском был облегчением, каким-то изменением однообразия. Он не испытал приступа безумной паники, который такая встреча вызвала бы у любого поданного Новой Республики: в конце концов, что может сделать ему ведомство Куратора – ему, инопланетнику, инженеру на контракте, на серьезном контракте с самим Адмиралтейством? Даже не вызов, а приглашение, не ночной арест, а конверт, принесенный на подносе курьером в мундире. Это само по себе подразумевало некоторую сдержанность и, следовательно, соответствующий подход, и Мартин решил как можно дольше разыгрывать карту доброжелательно-заинтересованного иностранца.
