Я заметила, как словно тень промелькнула на лице девочки. Банки были оклеены яркими этикетками: тушёнка, рыбное филе, колбасный фарш… В герметичных пакетах – консервированные бутерброды и жареное мясо.
Павлик вытаращился не мигая, будто боялся – стоит моргнуть, и всё это удивительное, почти сказочное изобилие растает без следа. Наверное, сейчас бы он легко поверил, даже если бы мы назвались не гномами, а черепашками-ниндзя…
Мальчуган шагнул вперёд и тут же замер, просительно, страдальчески оглядываясь на свою защитницу. А та кусала губы, переводя взгляд то на нас, то на груду ярких банок и пакетов…
Мне стало стыдно.
В эту секунду из-за спины девочки выскользнула третья фигурка. Наконец мы смогли рассмотреть её получше. Во взрослом пиджаке с далеко перешитыми пуговицами, свисающем ниже колен, как пальто. Голова замотана косынкой – не разберёшь, то ли он, то ли она.
Человечек проворно метнулся к груде консервов и ухватил большую пластиковую банку с тресковым филе. Банка вывалилась и покатилась по полу. Ребёнок опять схватил её и опять выронил. Слишком большую банку неудобно держать в маленькой ладошке.
Было странно, что человечек не помогает себе второй рукой. Потом я присмотрелась к болтавшемуся длинному рукаву. Рукав был пустой.
Я села на корточки, подняла банку и сунула в тонкий пластиковый кулек. Протянула отпрянувшему ребёнку. Глаза из-под косынки боязливо-радостно сверкнули в ответ. Тонкая ручонка потянулась в мою сторону.
– Не трогай, – с безнадёжностью выдавила девочка. Она всё ещё держала нас на мушке и боялась двинуться с места.
Но тут не выдержал Павлик. Подскочил к разложенным консервам и схватил упаковку с жареным мясом. Отбежал в угол и принялся изо всех сил кромсать её маленьким ножичком.
– Брось, брось! – закричала девочка. – Оно отравлено!
Тот и ухом не повёл. Подцепил кусок, торопливо отправил прямиком в рот. Потом ещё один, ещё… Словно целый мир стоял у него за спиной и только о том и думал, как бы отнять у него вожделенную сочную мякоть.
Девочка опустила пистолет и кинулась к упрямому Павлику, отчаянно пытаясь выдрать упаковку из его цепких «клешней». Мальчуган хныкал, но не сдавался. Замотанный в косынку ребёнок-калека удивлённо наблюдал за этой титанической борьбой.
Грэй и Артём подняли рюкзаки и через дыру в стене выбрались из комнаты. Я замешкалась. Всё-таки вернулась и схватила из груды продуктов точно такой же пакет с мясом. – Смотрите!
Разорвала упаковку, дослала кусочек и принялась жевать под пристально-испуганным взглядом девочки. Проглотила.
– Не отравлено. Понимаешь?
Она слабо кивнула.
– Можно есть. Только не всё сразу. А то заболеете.
Пора было идти.
Но что-то не отпускало меня. Я сдвинула «ночники» и несколько секунд смотрела на детей так. Пляшущий огонёк светильника придавал худеньким лицам больше жизни, чем её было на самом деле.
– Вам надо уходить, – выговорила я наконец. – Из этого дома. Из этого квартала. Следом за нами могут прийти другие… Опасные.
Распахнула железную дверь и, взлетев по лестничному пролёту, догнала своих. Грэй и Артём молча стояли в сумрачной комнатке без окон и ждали.
Они слышали? Да, я сделала глупость. Теперь по Развалинам поползут слухи. О трёх выбравшихся из-под земли беглецах. О том, что по пятам за ними движется беда.
Такую интересную историю осведомители не прохлопают. А честные – могут испугаться. И не пустить нас в свой район.
Доктор был без «ночников» и шапочки. Я могла видеть лицо.
– Грэй…
– Да, я знаю… Всё правильно, Таня.
Взглянул на меня, будто ничего не произошло. Прищурился почти весело:
– А теперь нам надо оказаться как можно дальше отсюда.
Глава 2
Короткий коридорчик. Перекошенная и свисающая на одной петле дверь. Наконец-то мы шагнули к яркому дневному свету. Первое, что я заметила – кусок выгоревшего календаря на стене. Число «2012» и смешной разноцветный драконник всё ещё отчётливо выделялись на желтоватом фоне. Точно такой – я купила на вокзале, по дороге домой… Повесила его у нас в гостиной, рядом с книжной полкой… Январь 2012-го, как раз после успешного завершения первой сессии… Последняя мирная поездка в Воронеж.
Деревянный пол – едва ли не весь выломан с мясом, а это клочок бумаги – уцелел.
Другие открытия оказались не такими приятными.
У пустого оконного проёма стоял юноша лет шестнадцати и пристально вглядывался куда-то наружу.
Был он высок и костляв. Одет в драный российский камуфляж. В руке держал нож. Хороший спецназовский нож. Кажется, что-то строгал из куска деревяшки. Рядом с его коленом к стене был прислонен АКМ.
Остатки половиц заскрипели у нас под ногами, но юноша обернулся не сразу. Пробормотал:
– Иришка, я же говорил внизу посидеть…
Увидев нас, он оцепенел.
– Привет, – сказал Артём. – Мы тут проходили мимо…
Физик нервно ухмыльнулся. Запас его красноречия слишком быстро исчерпался.
Грэй более конкретен, хотя и вежлив:
– Пожалуйста, положи ножик и отойди в сторонку.
Юноша покосился на свой АКМ, но не стал возражать. Пистолеты-пулемёты в наших руках выглядели разумными аргументами.
Доктор взял автомат, а нож зафутболил глубоко под края половиц.
В это мгновение ситуация осложнилась. В оконном проёме возникла ещё одна физиономия. Почти детская. Физиономия удивлённо моргнула и не слишком дружелюбно на нас вытаращилась. А со стороны дверей заскрипело. Кто-то невысокий зыркнул внутрь и исчез, быстро, как привидение.
Грэй, не сводя глаз с местных, хлопнул меня по плечу. Я поняла без слов. И пока мы с Артёмом шли в дальний конец комнаты, балансируя на гнилых досках, и карабкались через высокий подоконник, Грэй осторожно пятился, прикрывая отход.
Когда он последним спрыгнул на кучу мусора, мы бросились за угол ближайшего здания. Промчавшись квартал, резко метнулись влево. Нырнули в кусты. Ещё пару кварталов бегом. Удивительно сохранившийся скверик. Грэй освободился от трофейного АКМа, сунув его в густую траву.
Минут пятнадцать мы без передышки неслись, петляя между домами и никого не встретив. Кругом был обычный пейзаж. Мусор, остатки домашнего скарба, разбросанные поперёк улиц. Всё покрыто застарелой грязью и пылью. Только трава, пробивавшаяся везде сквозь мусор, сквозь трещины на асфальте – да ещё деревья были живыми. И совсем живыми казались солнечные лучи в россыпях битого стекла на тротуарах.
Солнце пекло так, что мы сразу взмокли, словно лошади на скачках. А воробьи радовались и громко чирикали. Солнцу и воробьям не было дела до наших игр.
