– Пора отсюда уходить. Только сначала вернуть оружие и с Боксёром разобраться, – прищурился Грэй.
– Боксёр? – заморгал математик.
– Он самый. Вон в том подъезде. Артём держит его с фронта, а мы попробуем – с тыла… Таня, ты куда?
– Сейчас, Грэй…
Я и сама не могла толком объяснить, что собираюсь делать.
Догорающие остатки здания. Над ними зыбкое, сизоватое марево. Будто над раскалённым песком в Сахаре. Очертания противоположного дома колышутся, словно мираж. Пустые глазницы окон вздрагивают, как живые… Но там никого нет.
Обошла пожарище. И направилась к крайним, самым дальним от меня окнам первого этажа. Между ними и тем местом, где стоял Ромыч нет дрожащего марева. Можно хорошо прицелиться. Тем более, что именно к тем окнам старикашка повернулся неприкрытой спиной.
Чистая логика. Но кроме доводов разума, теплится неясное чувство… Кто-то живой есть поблизости. Кто-то мне знакомый. И это ощущение ведёт меня именно к тем окнам…
Останавливаюсь:
– Эй! Не бойтесь. Я без оружия.
Карабкаюсь на подоконник. Пусто. Спрыгиваю внутрь. Иду через комнату. Осколки стекла хрустят под ногами. Шуршат обрывки газет. Но я ведь и не собираюсь прятаться…
– Не бойтесь…
– Не подходи!
Чёрный зрачок пистолета смотрит мне в лицо.
Я медленно приседаю напротив. Поднимаю ладони:
– Видишь, оружия нет.
Зрачок «Макарова» опускается.
Она всхлипывает, а Павлик и безрукий ребёнок молчат, затаившись в углу. Слишком напуганные, чтобы плакать…
Значит, их так и не нашли. «Опекун» погиб у них на глазах, и они убежали. Трудно представить, что они чувствовали, пока смерть падала с неба.
Я и не буду представлять. Нельзя мне…
– Это ты выстрелила в Ромыча?
– Он… Он в Вовчика пальнул… Я… Я не виновата…
Глядя на неё, самой хочется плакать. Но я улыбаюсь. Потому что знаю: слёзы – самая дешёвая вещь на свете… Дешевле – только кровь.
– Всё нормально, Иришка. Ты всё правильно сделала. Пойдём… Наши ждут. Влад ждёт. Он вас не бросит. Он и Вовчика за вами прислал…
Усаживаю всех троих на подоконник. Спрыгиваю вниз и помогаю им спуститься.
Машу рукой Грэю:
– Всё в порядке.
И в это мгновение пуля вонзается в стену рядом с моей головой. Падаю на асфальт, увлекая за собой детей.
Чёрт, мы так и не забрали у «мёртвого» Ромыча пистолет! Не рискнули ползать под прицелом у его живого напарника.
Короткая автоматная очередь. Со стороны здания, где засел Боксёр. И всё стихает.
Жду, не веря тишине.
– Таня! – растерянный голос Артёма. Вероятно, он так и не понял, кто на самом деле в нас стрелял.
– Лежите! – приказываю Иришке. Она не плачет. Павлик хнычет – кажется, зашиб коленку.
Осторожно приподнимаюсь.
Метрах в двадцати на земле, рядом с головой оскалившегося Ромыча, ширится свежее тёмное пятно.
Артём повернулся в мою сторону, делая отчаянные знаки – мол, пригнись, дура. Сам он высовываться из-за бетонной плиты не рискует. Грэя и математика не видно. По-моему, они сейчас пытаются обойти Боксёра с тыла.
Выходит, я увидела и поняла больше всех остальных.
Петляя как заяц, бросаюсь вперёд.
Глаза у Артёма становятся огромными и круглыми, как у мультяшного персонажа. Но когда я оказываюсь рядом, он вскакивает во весь рост из укрытия и несётся следом.
Вбегаем в подъезд. Даже здесь, в сумраке, кровавый след отчётлив. Тянется вверх по лестнице. Искать долго не приходится.
Боксёр лежит на ступенях, чуть ниже площадки второго этажа. Левая рука зацепилась за ограждение лестницы. Правая – держит автомат, безвольно свесившийся стволом вниз. Отсюда, через окно, хорошо видно неподвижное тело Ромыча. Наверное, Боксёр вложил в ту, последнюю, очередь все свои силы…
Наше оружие валяется рядом. Отодвигаю его ногой. Артём торопливо подбирает «вайпер».
Слегка дёргаю за цевьё «калаша». Пальцы Боксёра разжимаются. Он открывает глаза, смотрит на меня. И будто не видит. Потом сквозь тусклую муть просвечивает огонёк разума. Едва тлеющий.
На втором этаже беззвучно распахивается дверь. Одновременно снизу грохочут ботинки. Артём вздрагивает, но сразу успокаивается, когда на площадке возникает доктор. Снизу осторожно поднимается математик.
Они смотрят, не опуская оружия. Тот, кто предавал – предаст даже мёртвый.
Глаза Боксёра опять затягиваются мутью.
– Спасибо, – говорю я, склоняясь над ним.
Губы его разжимаются, но ничего не слышно. Он кашляет. И наконец выговаривает:
– Плевать мне на вас… Плевать…
Хмурится и застывает.
Когда мы вышли, прихватив оружие и рюкзаки, внизу, опираясь плечом на стену, уже ожидал Вовчик. Самостоятельно доковылявший. Неразлучный с «калашом». И бледный до синевы.
– Что там?
Я рассказала.
Он усмехнулся:
– Повезло.
– Кому?
– Боксёру. Мог бы так и сдохнуть шакалом…
Грэй мрачным взглядом окинул фигуру Вовчика. Идти быстро он не сможет. А ждать Влад не будет. По словам математика, им выделили на все поиски ровно пятнадцать минут.
Детей не было видно.
– Эй! Иришка! – замахала я рукой. Из-за груды мусора выглянуло три пары пугливых глаз.
Доктор вздохнул, отводя взгляд. Ещё одна причина, почему мы не сможем двигаться быстро… Во все планы надо вводить поправку на четыре неустранимые погрешности…
Нет, это не погрешности. Это – люди…
– Вы идите, нагоняйте Влада, – сказал математик. – А я потихоньку, с Вовчиком и детьми…
Потихоньку?
Если бы мы догнали отряд лейтенанта раньше, чем он выйдет к периметру оцепления. Если бы вернулись вместе с помощью…
Нет, ждать Влад точно не станет. И будет прав. Он и так потратил слишком много времени. У него – восемьдесят человек. О них он должен думать. Вывести их, пока ловушка окончательно не захлопнулась… Каждую минуту ситуация грозит измениться.
Значит, единственная надежда этих четверых – мы.
– Уходите, – попросил математик. – Это же простая задача. Величины несопоставимые.
Может, он и прав. В Москве сейчас в опасности тысячи. Никому из них мы уже не сумеем помочь. Никого не спасём. Стоит ли рисковать жизнью ради четверых? Или пяти, вместе с математиком? Стоит ли рисковать ради них, если на кону не только наша жизнь?
