– Толку нам от ваших трупов, пыхти потом, закапывай. Что мне врать – баб заберем, детей продадим, а мужики… валите к чертям, выживете без оружия – ваше счастье.
– А как не согласимся?
– Времени у нас много, надоест – костер сделаем, и лопатой после рыть не надо.
Насчет костра говоривший, пожалуй, припугнул. Зажечь главную избу и всё – не остановить будет жадные языки пламени, полыхнет весь хутор трескучим пожарищем. А вот по поводу уготованной судьбы похоже на правду. Но смысла мужчинам сдаваться нет: жен с отпрысками по-любому пощадят, отец же, своими руками чада в неволю передавший, жизни недостоин. Рассветет, улица из окон как на ладони – поогрызаться еще могут громоздкие арбалеты.
Кошачьими движеньями плывет в темноте по дуге вдоль проема ссутулившаяся, слившаяся с тяжелым самострелом фигура охотника. Бесшумно крадется, меняет угол обзора в поисках хозяина резкого голоса, ориентируется на источники света лучший стрелок рода, пока заговаривает врагам зубы старейшина. Замер, остановился. Затаил дыхание, как в полевании на дикого зверя, плавно нажал рычаг. И опять пение ушедшей стрелы отзывается победным маршем и яростным чертыханием в конце ее полета.
– Ну, сука, ты у меня не один день умирать станешь, – рычат снаружи.
– Сам по ходу не сдохни, – сплевывает Сивый.
Переговоры прекращаются, но атака сразу не следует.
Тягостно и невыносимо ударами пульса в висках отмериваются секунды бездействия, и кровь, словно густея, медленно, толчками движется в венах. Все напряжены до предела. Стрелки мягко танцуют около окон, выискивая новые жертвы, сами держась в спасительной тени. Сколько времени продлится противостояние? Защитники не знают – снаружи осталось девять наемников. Нападающие могут только догадываться – внутри их ждет шестеро готовых на все охотников, старик и восемь женщин. Затаившиеся на чердаке не в счет.
Спокойно шуршат песчинки, истекая воронкой в хрустальном конусе вселенских часов, отсчитывают последние мгновения умирающего мира.
Ванко поудобнее устроился на трухлявых опилках и листве, устилающих пол чердака. Через прорехи в прохудившейся после зимних ветров крыше обстановка как на ладони. Опустошенно, не по-домашнему, раскрыты двери семейных изб. Еще не умер хутор, а по улицам уже будто смерть прошла. Ощущение, словно мертвые в своих домах затягивают в безмолвное послесмертие окружающее пространство. Оживление со стороны глухой стены – цепочкой просочились к ней темные тени. Прижались в ряд к округлым бревнам и потекли в стороны к углам, к незащищенным окнам.
Эх, промашку дал старейшина – надо бы и наверх снарядить пару охотников, отсекли бы стрелами непрошеных гостей. А может, и наоборот – специально решил не привлекать внимание к чердаку, дать шанс спастись хоть части подопечных.
Ужом на животе мальчик скользнул к люку, свесил голову.
– Сзади, с боков крадутся, в окна! – скороговоркой зашептал он в темноту.
– Хоронись, сынок, сейчас начнется. Смотри, если что, с малышами за старшего будешь, бегом в лес, спасай род.
Ванко отполз и вместе со всеми затаился у чердачного окошка, аккурат со стороны злосчастной тыльной стены. Поэтому он уже не видел, только слышал по звону стекол, треску переплетов и звукам падения тяжелых предметов, что началась последняя атака.
Почти одновременно в два противоположных окна, ломая все на своем пути, влетели и шумно покатились по настилу массивные деревянные чурки, подобранные, наверное, где-то на заднем дворе. Запоздало щелкнули самострелы, пронизывая болтами пустое пространство. Не дожидаясь, пока перезарядят свое оружие уставшие от ожидания защитники, вламываются внутрь с каждой стороны один за другим несколько наемников.
Ловко, руками вперед в узкие проемы, они приземлялись на скрипящие осколки стекла и кувырком уходили в стороны с линии обстрела. Сивый не стрелял вместе со всеми. Не зря медлил палец на спусковой скобе, однако движения противника были настолько стремительны, что стрела лишь чиркнула по ребристому упругому наплечнику, не причинив сколько-нибудь существенного вреда. Недруг вскочил на ноги перед старейшиной, тот наотмашь ударил самострелом, стальные крылья высекли искры, встретив на своем пути лезвие ятагана.
Отчего родившиеся после войны, как правило, значительно уступают в силе и ловкости тем, кто вышел из лона матери до Страшной Ночи? Какие ужасные силы были освобождены из оков полторы дюжины лет назад, что люди, встретившие первые порывы Урагана в зрелом возрасте, оказались выносливее взрослевших во время и после Сумерек мира? Быть может, потому кажущийся древним стариком человек практически на равных противостоит дерзкому напору, когда другие в бессилии гибнут под стремительными росчерками безжалостного металла?
Через момент после начала атаки от стены дома напротив третьего окна молниеносно отделяется гибкая фигура и, плавными движениями уклоняясь от выстрелов защищающих этот проем охотников, влетает внутрь. Не так, как предыдущие нападающие, именно воспаряет, как ангел, как демон, в дребезге и хрусте, единым движением сгруппировавшись в момент удара и твердо становясь на ноги при приземлении. Из ниоткуда в руках возникают сверкающие лезвия. Тело изящным маятником раскачивается из стороны в сторону, сталь рисует в воздухе замысловатые пируэты, в мгновение сметая двух вставших на пути мужчин.
Схватка затихает так же быстро, как и началась, – в одном углу охотник и две женщины за его спиной щетинятся топорами от наседающих троих наемников, в центре кружат Сивый со своим противником, последний из явившихся с интересом осматривает поле боя. Остальные уже мертвы, и ноги оскальзываются на пропитанных их кровью досках пола.
– Может, урод, легкой смерти ищешь? – вкрадчиво спрашивает воин, со стороны наблюдая за поединком старейшины.
Падает защитник женщин, в последнем движении стараясь дотянуться оружием до своего убийцы. Старик, будто булавой, орудует тяжелым арбалетом, отбивая яростные атаки.
– Ну, полюбуйся сначала, как твоим детям кишки выпускают, – советует неподвижно стоящий владелец двух зловещих клинков.
Всхлипывает, захлебываясь кровью, женщина. Несколько взмахов – вторая обезоружена, схвачена за волосы и брошена в руки главаря. Слав скорбел над телом жены, так с чем же сравнить горе Сивого, наблюдающего, как свирепо уничтожаются те, кто был смыслом его нелегкой жизни все эти долгие годы?
– Смотри. – Волосы женщины намотаны на кулак, голова запрокинута назад.
Она немо, по-рыбьи открывает рот, дугой вперед выгибается тонкое тело, ткань рубахи натягивается на груди. Девушка еле скулит, белое сукно на животе наливается кровью и медленно, слегка поворачиваясь из стороны в сторону, изнутри, разрывая плоть, выныривает хищное стальное лезвие. Сивый не смотрит, он сражается – это его последний бой, и смерть хотя бы одного противника может стать достойным завершением трудного пути. Ему не дают такой возможности. Сзади два клинка, скрещенные, словно ножницы, ловко подрубают сухожилие, и старик опускается на колено. Главарь оскаливается: сейчас будет потеха – слабое утешение после гибели пятерых соратников в таком, казалось бы, легком деле.
