Но тогда было тепло, попадались люди, готовые поделиться куском черствой лепешки и миской гнилой похлебки, и хотя бы природа являла благосклонность. Молодой механист шел и знал, что вернется — чтобы отомстить. Это помогало несказанно.
— Без еды обычный человек может продержаться до десяти дней, — Венди выглядела совершенно серьезной, — и у меня еще остался неприкосновенный запас.
Наличие энзэ не впечатляло — голодать в разреженной атмосфере гор равносильно самоубийству, но, учитывая бурю на западной стороне перевала, смерть от переохлаждения могла и не позволить сильно разыграться голоду. Старьевщик задумался. В конце концов, если станет совсем невмоготу, можно распотрошить несколько патронов и соорудить взрывпакет. К такому способу рыбалки душа не лежала — слишком пагубные последствия вызывал он в общей биокорреляции, но, выбирая между природой и своей персоной, механист предпочитал себя единственного.
Вот бы в лабораторию! На схеме мультивибратора, запитанной от блока мезомерных конденсаторов, можно соорудить чудодейственную удочку — хариусы сами заныривали бы в сачок. Рыба, она очень чувствительна к электромагнетизму, главное — подобрать нужную форму импульса. Да что хариусы — люди тоже готовы устремиться сомнамбулами на правильный сигнал необходимой амплитуды, хоть и нет у них чувствительной к электричеству боковой линии. Мозг людской сложнее рыбьего, но подбери к нему ключик — и пойдет человек на неодолимый зов невидимого удильщика, подправляемый в узловых ветвлениях сознания. Как олени на этой старинной горной писанице.
Так жить Старьевщик не хотел. И подыхать за перевалом тоже не планировал. Пока Венедис старалась подручными средствами скрыть признаки их пребывания в пещере, Вик прикинул, послужат ли хорошей меткой следы его естественных надобностей, справленных не в воду реки. Решив не рисковать, вытащил из кармана несколько заскорузлых недавних швов-узелков и незаметно подкинул в кусты.
Когда со стоянки снимались уже окончательно, Старьевщик еще раз задержался взором на скальных изображениях, сохраняя в памяти отдельные координаты и оценивая схематическую крутизну склонов рисованной ловушки. Олени в гору обычно идут неплохо — значит, крутизна там должна быть порядочная.
— Увидел чего? — спросила спутница.
— Не-а, — отмахнулся механист. — Интересно, сколько этому лет?
— Петроглифам? — повелась Венди на такую неожиданную любознательность. — Поздний неолит — тысяч семь-восемь.
Как у нее все просто — семь-восемь, тысячу туда, тысячу сюда. Старьевщик ощутил себя клопом, запутавшимся в ковре Вечности. Что ей, безбрежной, до того, какой дорогой поползут два ничтожных создания и что найдут в конце пути? Судьбе механист обычно не доверялся, но сейчас решил — будь что будет. По расчетам — через два-три часа пути случится развилка. Одно направление, по речной трубе, приведет куда-нибудь к ее истокам на перевале, другое, не менее заманчивое, — в ущелье, оканчивающееся тупиком с отвесными стенами. Маршрут для себя механист уже выбрал, а куда интуиция заведет в конце концов Венедис, ему было в данный момент все равно. Он на время отрешился от будущего, как всегда предпочитая играть в свои игры и по собственным правилам.
Дорога в сторону ловушки внешне оказалась не в пример более привлекательной, чем путь вдоль реки, — каменистый берег, зажатый скалами, действительно напоминал трубу, а нужное Вику направление выглядело как некрутой проход в сторону и вверх, к перевалу.
И все-таки Венди задержалась у распутья. Рискни девушка воспользоваться способностями, она бы почувствовала. Тупики всегда исторгают затхлость — энергия не струится сквозь них равномерным потоком, а случавшаяся там смерть, пусть даже тысячелетней давности, застаивается клейким тяжелым осадком. Тупики — хорошее место для убийства. Но Венедис не могла позволить себе ощущать мир. И все равно остановилась — Вик списал это на чутье, к которому относился не просто как к магии. Но свою судьбу механист предпочитал подталкивать.
— Водопад.
— Что? — не поняла спутница.
— Вода шумит, — махнул рукой Вик в сторону реки.
Девушка напряглась:
— Не слышу.
Несколько раз во время путешествия Венедис уже имела возможность убедиться в остром слухе Старьевщика. Объяснил он это длительным пребыванием в подземелье, где зрение зачастую остается невостребованным. Истинную причину тренированности именно этого чувства растолковывать было долго и лень. Но сейчас Вик не стал спорить — побоялся спугнуть.
— Пошли проверим. — И безразлично пожал плечами.
Маневрировать во лжи он умел не хуже титулованной особы. Идти проверять, чтобы повернуть назад, если вдруг вода падает с каскада, на который нельзя подняться, — значит терять время. То, что звук водопада не слышен девушке, говорит о большой удаленности. Значит — идти долго и терять много времени. Логическая цепочка выглядела безупречно — Венди развернулась и пошла легким путем. Легкие пути не всегда самые правильные — Вик незаметно ухмыльнулся и, пройдя некоторое расстояние, оставил за собой еще одну нитку от шва.
Просто на всякий случай — чтобы наверняка. В том, как хитро преследователи вынюхивают следы, ему пришлось убедиться еще ночью на пожарище, но полностью полагаться на чьи-то способности было не в правилах механиста. А на нитке оставалась его кровь, которую ищейки Гоньбы почуют по-любому, будь они мифическими существами или вполне заурядными тварями.
Вик, философствуя на тему: могли ли чувствовать олени, что их загоняют на убой, поспешил за княгиней. Еще его несколько интересовало, как отреагирует Венди, когда и если обо всем догадается, а также насколько ему самому важна реакция девушки.
Сопоставляя масштабы на писанице, до тупика-мешка было часа четыре хода — как раз к тому времени следует начинать задумываться о ночлеге.
Не стоит искать промысел в деяниях механиста. Зачем полагаться на эмоции, когда существует логика и другие более-менее точные дисциплины? В бесхитростной математике механиста две положительные величины всегда больше, чем одна отрицательная. Пусть даже единицей измерения в расчетах служит ненадежный шанс.
Здесь уже все было покрыто снегом, чему Вик беззвучно радовался. В глазах, правда, резало от непривычной белизны, но темные очки прекрасно защищали сетчатку от ожога. Старьевщик любовался горами — они сочетали в себе чистоту и мощь, бесстрастность и свободу.
Горам все равно, кто перед ними — механист, видок или ищейка Гоньбы. Им безразлично — они древнее всего, что можно себе представить. Даже писаницы — царапины на камне, секунды на тысячелетней линейке. Ну, Гоньба… очередная тайная ханская секта? Какое равновесие? Равновесие — это горы, а все остальное — зыбь.
Но даже горы разрушаются, только очень-очень медленно.
Что уж говорить о сиюминутных жизнях никчемных существ. Глядя на горы, Старьевщик не боялся быть дерзким. И не страшился смерти. Ему было все равно. В горах чувствуешь себя частицей Вечности.
