Кашевар шлепнул похлебку в миску, словно в его черпаке затаилась в ожидании смертельного броска болотная гадюка. В очереди на раздаче традиционное расстояние вокруг узника увеличилось вдвое, и даже самые отчаянные или отчаявшиеся не решились принимать пищу за одним с ним столом. Вспомнились старые добрые времена — тогда даже дышалось легче в тесных казематах. Год назад Вик постоянно ловил себя на желании рявкнуть «Бу!» толпящимся рабам и наблюдать, как они станут в панике пытаться отскочить подальше. Совершенно серьезно — у него создавалось такое впечатление. Сейчас за подобную выходку могли просто и незатейливо закидать камнями.
Мамона в сопровождении сократившегося на четверть кортежа проследовал к лучшему месту, и на их столе мигом материализовались дымящиеся миски. Отборная еда, надо полагать, там плавали разварившиеся, облезлые крысиные тушки. Вик поймал себя на мысли, что это чертовски аппетитно, но безмолвно пожелал гостям подавиться.
Здесь все привыкли прятать взгляды, боясь увидеть в чужих глазах свой приговор. Нахально пялиться на охранников узника отучили примерно за месяц заключения, но право безапелляционно рассматривать остальных он за собой оставил. Поэтому сразу заметил обращенный к нему многообещающий жест одного из подручных Мамоны. Тот скорчил гримасу и провел грязным ногтем большого пальца по собственному горлу. Что ж, ничего другого ожидать не приходилось.
Что теперь — будут запугивать, вынуждая апеллировать к гоблинам? Если нет? Осмелятся ли его «немножко убить»? Ни за что. А охранники отреагируют сразу, если Вик к ним обратится? Навряд ли — не в их правилах. Скорее всего, отмахнутся, а разговаривать станут завтра, когда все уже произойдет. Вечерней взбучки никак не избежать — для профилактики. Вот такие здесь игры — Вик отправил в рот очередную ложку варева — стратегия и тактика.
Как по нотам. Что он может и что должен сделать в этой ситуации? Шаг первый — попросить охранников о защите и получить отказ, шаг второй — постараться держаться молодцом сегодня вечером. Это скорее для себя. То, что он поговорит с охраной, в определенной мере развяжет руки и позволит защищаться от души. Вот только хотелось бы знать, насколько выигрышно он сможет себя проявить. По здравом размышлении — выглядеть, молодцом не удастся. Рудник сильно подорвал здоровье, а недельной давности экзекуция окончательно выбила из колеи. Даже с Латыном в стычке один на один Вику пришлось бы попотеть, и не факт, что удалось бы одержать верх. Янычарская школа рукопашного боя заслуживает определенного уважения, а Вик считал себя в большей мере оружейником. В том смысле, что умел не только изготавливать оружие, но и неплохо с ним управляться. Причем даже с экземплярами, сильно отличными от экипировки регулярной армии.
А с оружием тут, понятно, имелись проблемы. Наличие отсутствия — Вик усмехнулся, вспомнив некоторые свои игрушки из той, казалось, совсем уже другой жизни.
Прежде чем думать о способах, следовало внимательно присмотреться к противникам — Мамоне и его помощниками: Глебу, любителю елозить пальцем по шее, Северу, полностью отмороженному субъекту, и Биру, лишь кажущемуся по-медвежьи неповоротливым. Размышления прервал как раз упомянутый Север, появившись напротив и нарушив сферу уединения Вика.
— Ты, барахольщик, постарайся сегодня день хорошо провести — он у тебя последний.
Реагировать на подобные заявления узник не собирался, разговаривать, как всегда, было лень, тем более что на каторге общались на не всегда понятном жаргоне и сказанное порой трактовали совсем не так, как хотелось.
— А вот жрать не стоит — когда мы тебе кишки выпустим, меньше говна вывалится. — Рука собеседника потянулась к миске.
Человеческие поступки всегда намного красноречивее слов. Можно сетовать, что суровый этикет каторги не позволяет пользоваться всем многообразием столовых приборов. Ножи и вилки — непозволительная роскошь. Но и из оловянной ложки, например, при должном усердии тоже можно сделать вполне приемлемую заточку. Правда, на это нужно время, а у Вика его не было.
Тем хуже пришлось Северу, когда узник с коротким резким замахом вогнал тупую рукоятку ложки ему в ладонь. Жаль — не удалось пригвоздить лапу к столу.
Вик скривился, подавляя бурлящий в крови и абсолютно сейчас ненужный азарт, побуждавший к необдуманным поступкам. Зря — не нужно было выпендриваться.
У Мамоны выдержки оказалось больше. Он цыкнул Северу, и тот послушно потрусил к нему, на ходу выдергивая из ладони согнутый кренделем столовый прибор. Что ни говори, а достоин уважения — ведь сцепил зубы и молчит. Мамона взял из его рук красную от крови ложку и погрозил ей Вику:
— Я тебе ей глаза достану, чернокнижник.
После чего вся четверка встала и ушла. Ложку забрали. Вик попенял на себя за неосмотрительность. В смысле — чем теперь есть? Но на душе плясали бесы — Старьевщик готов был схлестнуться с Мамоной прямо сейчас.
Разум все же пытался одержать верх над эмоциями — Вику всю жизнь приходилось клясть себя за подобные выходки, и… он ничего не мог с этим поделать. Зато такая встряска, такой заряд бодрости! Запоздало пришла мысль, что если узник нужен гоблинам живым, то совсем не обязательно — целым. И поэтому угроза ослепить может быть вполне реальной. К лицу прилила кровь, а очередной выброс адреналина погнал мурашки возбужденного озноба по венам. Такой хороший боевой настрой надо было постараться не растерять до вечера. Все-таки остро стоял вопрос насчет оружия, только оно могло дать в предстоящей схватке возможность оказаться на высоте. И большим сюрпризом для врагов будет совершенная непредсказуемость — Вик не раз убеждался, насколько дезориентирует даже опытного бойца тот факт, что ты в полной мере не чувствуешь своего противника. Это как драться с завязанными глазами.
А еще неплохо, что Севера хоть частично, но все-таки он вывел из строя.
Обозначившийся конфликт с Мамоной, как и предполагалось, не вызвал у охранников должного интереса. Ангиз, которому опять не повезло с днем дежурства, только сочувственно покачал головой.
— Сам нарвался, — сказал он, отводя глаза, — сам и расхлебывай.
Вику не хотелось расстраивать старшего смены, но он сегодня был расположен убивать и калечить — другого выхода не оставили. А за неожиданные трупы нигде по головке не гладят.
Работать его снова отвели в дальний забой — с глаз долой. Вик был спокоен, пребывая в уверенности, что сюда по его душу Мамона не пойдет — причин нет. Расправа должна стать показательной, чтобы другим неповадно. До вечера есть время подготовиться.
Как только Вика вместе с тремя каторжанами оставили одних, он бережно отложил кирку в сторону и уселся на обломок породы. Вереница грузчиков в сопровождении охраны придет ближе к обеду, часа через четыре, а работать сегодня он вообще не намеревался.
— Ты… это… накажут ведь. — Формально Крот, морщинистый каторжанин неопределенного возраста, являлся бригадиром и не прокомментировать такой саботаж не имел права.
Вик вяло посмотрел в его сторону, тот поежился. Хоть кто-то еще боится. Еще больше бригадиру стало не по себе, когда узник ответил. За год пребывания вместе с заключенными Вик не перекинулся с ними и парой слов. Впрочем, ничего особенного он и сейчас не сказал:
