Отвлекись. Посмотри на шамана, неподвижного, как труп, и на его ладони поверх мембраны расположившегося на груди потертого бубна, и на его подрагивающие пальцы. Пальцы — они живые! Чуть касаются натянутой на бугристую обечайку лосиной кожи! Так-тук… секунда… так-тук. Это ритм нормального сердцебиения. И даже медленнее. Давай, как там тебя, выду'тана, давай — правильные такты уравновешивают мозговую активность, дыхание и сокращения сердца. Ты выбрал необходимый всем нам ритм. Может, он уже давно настукивает, просто я лишь сейчас услышал?
Кто еще? Я опять заглядываю в глаза товарищам по несчастью. Венди, Моисей… Но пока только у одного зарождается искра, и неудивительно, что именно у него. Гармония звуков — его душа. Все хорошо — мы медленно ломаем самоубийственную силу тройного триквестра. Я — диссонансом ярости, Ясавэй — своим сомнабулическим постукиванием, а он — прислушиваясь. Как могу тихо, чтобы никого не спугнуть, шепчу:
— Менестрель, Менестрель, пой, пой, Менестрель.
Ты сможешь, без гитары, под незатейливый монотонный «так-тук», ты найдешь слова, Менестрель, ведь музыка — это твое Я. Только не делай лишних движений…
Пересохшие губы парня шевелятся, он пробует на вкус ритм шамана, и звуки, тихие звуки застенчиво разбавляют вязкую атмосферу:
За… сы… пай, до рас… све… та оста… лось чуть-чуть,
ты уста… ла и на… до поспать.
Ухо… ди в цар… ство снов, обо всем поза… будь,
и душа переста… нет страдать.
Лунный свет из окна на холодных камнях потускневшим блестит серебром.
Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх,
и неважно, что будет потом.
Мальчишка немного раскачивается в такт печали песни, и уже не он к Ясавэю, уже бубен подстраивается под аккорды несуществующей гитары. Венедис отстраненно улыбается.
Пусть приснится тебе голубая река,
Кони в сумерках на берегу.
И дорога, что лентой уходит в закат.
Я чудесный твой сон сберегу…
Ох, дьявол же, Менестрель, где ж ты такие стихи-то берешь, что ж ты, сука такая, с людьми-то делаешь? Неприкаянные — сначала один, потом Другой, тоже двигаются, зачарованно, вправо… влево…
Первый раз я жалею, что я не колдун,
Я бы в птицу тебя превратил.
И отправил туда, где тебя не найдут,
От врагов и от смерти укрыл…
Вик хотел бы знать эти слова, запомнить, чтобы когда-нибудь спеть. Побери его Зеленое Небо, Драконы, Убийцы, Горы Мертвецов, он хотел бы петь эту балладу здесь, сейчас, вместо пацана, и пусть голос у механиста как скрип несмазанных шестеренок, он хотел бы петь именно эту балладу! Для той, кто отстраненно улыбается…
Я вплету в твои сны отражение звезд из серебряной чаши с водой.
Ты пройдешь по дорогам видений и грез,
что волшебной встают чередой.
Но светлеет восток, и исчезла луна,
гаснут звезды в небесной дали.
Скрип замка разобьет мир волшебного сна.
Просыпайся. За нами пришли…
Последние слова рвут все — хрупкое равновесие, страх, ярость, ничтожный ветер. Где ты, мальчишка, не умеющий держать меч и стрельбу, находишь такое оружие? Каким по счету чувством ты определяешь правильность выбора своих песен? Магия механизмов, мыслей, шаманов, Мест Силы, храмов, богов, космоса — мусор. Пыль и прах перед магией Менестреля.
Парень смело тянется за гитарой, неприкаянные ошарашены, но теперь расслаблены, Страх никуда не ушел, но всем на него уже наплевать. Только пальцы шамана все так же поглаживают натянутую кожу бубна — так-тук… секунда… так-тук. Это камлание запомнят все и навсегда.
И колышется палаточный полог.
Да что же это такое? Вик мгновенно определяет, кого нет, — и когда это она успела выскользнуть? Не заметил, ибо увлекла магия Менестреля.
Зная, что разделяться сейчас противопоказано и что именно сейчас тройной триквестр резонирует в позитивной плоскости, Вик полез наружу — все одно в палатке находилось уже меньше, чем девять человек. Моисей должен присмотреть за своим стадом.
Зрение пока не отошло от рудников, и только это позволило рассмотреть в кромешной темноте и валившейся с неба слякоти тонкую фигурку, упрямо карабкающуюся вверх. Она что — с ума сошла? Да еще без верхней одежды — неужели проклятие этого места не ограничивается волнами паники? Вик, оскальзываясь, как мог, быстро потащился вдогонку. Странно — на воздухе более отчетливо чувствовалось, что гнетущее ощущение появляется и усиливается не в порывах ветра, а когда он дует ровно и не очень сильно. Вик на ходу попытался определить направление: где-то рядом, что и не удивительно: инфразвук не распространяется далеко.
Девушку механист догнал только тогда, когда та сама остановилась на небольшой ровной площадке и опустилась на колени. Отчего-то Вик боялся, что прямо в эту площадку сейчас ударит молния или случится еще какая-нибудь горесть. Ничего такого не произошло — только Венди закричала, перекрывая ветер. Старьевщик прыгнул вперед и схватил ее за плечи — Венедис этого, казалось, не заметила, и на глазах выступили слезы — отчего-то механист знал, что это именно слезы, а не капли дождя.
Дождь тоже падал на лицо и все-таки смешивался со слезами, но Венди не мигала и смотрела в одном направлении. Вик попытался проследить куда. В никуда — куда-то вверх, в затертое тучами небо, и на запад. Отсутствующим взглядом, словно вот так, без подготовительной медитации, Венедис смогла вывалиться из объективной реальности.
Старьевщик подождал около минуты, потом легко встряхнул девушку — даже если это и была медитация, то крайне рискованная под северным холодным дождем и практически в одном исподнем вместо одежды.
— Эй…
— Спасибо, — прошептала княгиня, но механист не понял, кому адресована благодарность.
По логике, вроде бы ему, но по тону и отстраненности — скорее как раз таки небу.
— Спасибо…
Точно — небу. Вик на всякий случай провел ладонью перед лицом спутницы. Никакой реакции. Надо было что-то делать, а не ловить на излишне свежем воздухе что-нибудь вроде двусторонней пневмонии. Тем более уже имелся в наличии легкий сдвиг по фазе — и это как минимум.
Под воздействием низкочастотных колебаний с человеком на самом деле могут случаться неприятнейшие вещи — функционирование всех органов завязано на период сердечных сокращений, оттого резонансы в кратных тому диапазонах повреждают рассудок, оставляют рубцы на миокарде, способствуют иным летальным последствиям. Палыч рассказывал о своих экспериментах в этой области, закончившихся продолжительной мигренью и еле устаканившимся артериальным давлением. Все-таки технологии точечного радиоволнового воздействия на мозг оказались более безопасными для оператора, а вдобавок — компактными и экономичными. Как говорится, большое механистское спасибо заброшенным мастерским Древних.
