Настроение у всех было хуже некуда. После всего произошедшего Ян чувствовал себя полностью разбитым, во всем теле была вяжущая слабость, сковавшая все члены, и хотелось сидеть или лежать в неподвижности, как замерзший путник, отогревающийся в теплой избушке после изнурительной зимней дороги. Но обо всем этом Коростель только устало размышлял, помогая разбирать вещи пропавших Книгочея и Снегиря.
В заплечном мешке Казимира не было ничего особо примечательного, кроме запасной обоймы метательных ножей. Одежда, одеяло, немудреный походный скарб друида, привыкшего скитаться по лесам в любое время года. Травник и Март аккуратно разложили вещи Снегиря на кровати, стремясь не пропустить ничего важного. Но вещи краснощекого толстяка мало что говорили о своем владельце, в мешке было только все самое необходимое. Ян же разбирал заплечную котомку Книгочея, и первое, на что он наткнулся, была знаменитая книга, которую Патрик всегда доставал в любую выдавшуюся минуту отдыха и покоя. Книга, откуда он черпал пищу для своих раздумий и размышлений, в которые никого не посвящал. Книга, которая заменяла Книгочею все остальные на свете, книга, в которую не удалось заглянуть еще никому из его товарищей. Ян даже в руки ее взял с опаской – вдруг здесь заключены такие секреты магии, которые нельзя видеть простому смертному, или же на ее страницы наложено запретительное заклятие, сулящее большие неприятности тому, кто дерзнет заглянуть в нее без дозволения владельца. Но интерес был велик, и когда Травник решил посоветоваться с товарищами, как поступить, все дружно поддержали его в том, что книгу надо посмотреть, вдруг она содержит что-то такое, что прольет свет на эту мрачную историю. Все сгрудились вокруг кровати, на которой Коростель раскладывал вещи из заплечных котомок пропавших друзей, и Ян, затаив дыхание, раскрыл темную кожаную обложку. Первый лист был пуст, и Ян принялся листать книгу Патрика.
К глубочайшему удивлению и разочарованию друидов книга была пуста. Кое-где на первых десяти или двадцати страницах были изображены маленькие фигурки или значки, но не было ни одного предложения, ни одного слова и даже ни одной буквы. Пролистав книгу до конца, Коростель в недоумении поднял голову.
– Я понял, – медленно проговорил Симеон, словно все еще внутренне советуясь сам с собой. – Патрик, сидя со своей книгой, просто думал. Мы думали, что он выискивает в своей колдовской книге бездны знания и ищет ответы на вопросы, которых немало возникало во время нашего похода. Но нет на свете ни одной книги, которая могла бы дать ответы на все проклятые и мучительные вопросы, которые нет-нет да и всплывут в голове такого человека, как Патрик. Книги только учат думать и ни в коем случае не отчаиваться, если попадешь в затруднительное положение. Я, конечно, говорю только о хороших, полезных книгах. А Книгочей думал, он это умел, отгородившись от праздного любопытства окружающих своей книгой. И у него всегда был дельный совет на все случаи жизни. Он…
Травник запнулся, почувствовав, что заговорил о Книгочее в прошедшем времени, хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой и вышел в сени, туда, где сочувственно притих дядька Юрис. Тот что-то сказал, Травник ответил, и они стали говорить о чем-то. Между тем из светелки вышла Рута, но тут же остановилась в дверях, увидев Эгле и Марта, пытливо смотрящих на нее.
– Сейчас дядюшка Гайдис вынет ветки, обработает раны, и вашему товарищу будет легче, – тихо сказала она и направилась в кухню, где уже была приготовлена горячая вода. Эгле увязалась за ней, и обратно они вернулись уже вместе, неся бинты, тазик кипятка, ведро воды и кувшин. Ян и Збышек хотели последовать за ними, но на пороге светелки, где врачевали Молчуна, девушки остановили приятелей и, успокоив их на словах, решительно закрыли перед самым носом Марта дверь. Оттуда через некоторое время раздались стоны, вздохи, оживленные разговоры и стук чего-то железного, наверное, лекарских инструментов, после чего все стихло. Посидев немного, молодые люди отправились в сад, где уже сидели за беседой Травник и Юрис.
Лекарь все сделал в лучшем виде: промыл раны Молчуна, обработал и зашил их, наказав ни в коем случае пока не беспокоить раненого. Он долгое время отказывался от вознаграждения, уверяя, что наградой ему стал опыт, приобретенный во врачевании этого необыкновенного случая, однако все же уступил, и в его кошель перекочевало несколько звонких монет. Уходя, он обещал навещать больного, потому что Юрис и Гражина согласились оставить Молчуна у себя в доме до его выздоровления, видя, в какое отчаянное положение попали друиды. Большую роль в этом решении сыграла, конечно, Рута, заявившая, что будет ухаживать за больным и быстро поставит его на ноги. Ян еще раз подивился удивительной простоте и гостеприимству родителей Руты, на что тетка Гражина заявила, что они теперь Яну «за родню» и что по возвращении он непременно должен остаться в Юре – «земляки в этой жизни всегда помогут». То, что друиды и Ян отправляются на Север, Паукштисы поняли сразу, узнав о несчастье, случившемся с двумя товарищами Яна. Травник от лица всех гостей сердечно поблагодарил хозяев, оставил, несмотря на протесты Юриса и Гражины, деньги и массивный золотой перстень – «на лекарства и снадобья» – и, прощаясь, что-то шепнул на ухо Руте. Девушка выслушала с самым серьезным видом, кивнула в ответ и тоже сказала что-то, но так тихо, что Коростель, стоявший позади друида, не расслышал ее слов. Травник улыбнулся, поклонился Юрису и Гражине, и друиды вышли из дома.
– Смотри же возвращайся скорее, – и робко, и строго одновременно сказала Рута Яну, когда они спустились с крыльца. – Ваш старший обещал, что будет тебя беречь и ты скоро вернешься, целый и невредимый. А то вон какие с вами страсти приключаются!
Рута расправила воротник на куртке Коростеля и лукаво усмехнулась.
– Платочек-то мой цел?
– Цел, – весело ответил Коростель, чувствуя, что Травник и Март отвернулись, делая вид, что заняты разговором, и только Эгле смотрит ему в спину. – А зачем ты мне платок дала, это же, говорят, примета плохая, к разлуке или еще там чему?
– А кто в приметы верит, тот… – И Рута, как в детстве, вдруг быстро проговорила ему озорную детскую присказку, которых она всегда знала несчетное количество.
Ян рассмеялся, не столько даже от того, что девушка без заминки употребила крепкое выражение из детского жаргона, а от того, что Рута, оказывается, мало изменилась со времен их деревенской дружбы, и у него даже сердце отчего-то на секунду сжалось – нахлынуло прошлое.
– За вашего человека не беспокойся, выхожу, – решительно поджала губки девушка и одними глазами указала Коростелю за его плечо. – А она у вас кто такая?
– Эгле? – догадался Ян. – Она внучка одной очень важной старой друидессы, даже, по-моему, правнучка.
– А-а-а, – непонятно для Коростеля протянула девушка, искоса глянув на Эгле, которая тут же отвернулась. – Вот пусть она и ворожит там, колдует, как у них, у друидов этих твоих, принято, да только на тебя не поглядывает.
– Ладно, – усмехнулся Ян, – так ей и передам.
Рута тут же показала ему язык и, опомнившись, виновато улыбнулась, а за спиной послышалось вежливое покашливание Марта. Ян махнул рукой на прощание Паукштисам, которые с довольным видом смотрели на него, неловко пожал руку Руте, повернулся и пошел по улице за товарищами – те уже шли не спеша, ожидая, когда Коростель их догонит.
