– Подпусти его на выстрел, а потом бей, – сурово молвила Ралина. – Я, кажется, поняла, что он затеял.
Он быстро сотворила из пальцев колечко и легонько дохнула сквозь него. Большая окружность вокруг кладбища немедленно вспыхнула ярким огнем, который взметнулся чуть ли не до неба, но было уже поздно. Кукольник размахнулся и дважды швырнул что-то высоко над огнем, так что брошенные им предметы приземлились среди могил далеко за спинами друидов и Гвинпина. Лисовин повернул назад искаженное гримасой ярости лицо. Он ухитрился разглядеть один из подарков зорза, и, надо сказать, сейчас не ждал от него ничего хорошего.
– Куклы! – заорал он. – Зорз бросил к нам сюда своих чертовых кукол!
– Сама знаю, – проворчала друидесса, умудрявшаяся в любой ситуации сохранять присутствие духа. – По всей видимости, он их оживил своими заклятиями. Но не беспокойся, я их встречу. А ты смотри за чудью – похоже, они там опять зашевелились.
Лисовин кивнул, а друидесса осторожно поползла назад, удивительно сноровисто для своих преклонных лет и абсолютно бесшумно. В ту же минуту над ее головой с шумом пронеслись еще два-три свертка или мешка, а затем – что-то длинное, бесформенное, больше всего походящее на гигантский сложенный веер или зонт исполинских размеров. Друидесса издала яростное восклицание навроде ругательства и замерла. Гвинпин смотрел ей в спину, не зная, что ему сейчас делать. Наконец он решился и быстро прокатился боком по траве, присоединившись к Ралине. Та встретила подмогу с ободрением и тихо шепнула ему, чтобы не высовывался и сидел пока в траве смирно. А из глубины кладбища к ним уже змеились в траве два быстрых ручейка– куклы действительно были живые.
За всю свою театральную карьеру Гвинпин такого еще не видел ни разу. Из высокой травы вынырнул деревянный мышонок, вооруженный маленькой игрушечной сабелькой и полным ртом тонких и острых, как иголки, зубов. Он передвигался в траве точь-в-точь как его собратья, созданные из плоти и крови Повелителем полевых мышей – травинки только слегка покачивались над ним. Мышонок стремительно изменил направление и, в мгновение ока обогнув Ралину слева, бросился в атаку. Первым же прыжком он вскочил друидессе на ногу. «Сейчас завизжит!» подумал Гвинпин. Мышонок же стремительно помчался вверх, норовя укусить старуху в лицо. Сабелька была приторочена к его боку, затянутому в щегольский голубой мундирчик с кистями, одета в ножны и совершенно не мешала этому исчадию тьмы носиться с необычайной скоростью чуть ли не отвесно, молниеносно перебирая крохотными лапками с острыми коготками. Друидесса завизжала почти на минуту с опозданием, по сравнению с прогнозами Гвинпина. Женская природа все-таки дала о себе знать: старуха вновь отчаянно завопила и принялась в ужасе стряхивать с себя серого бесенка. Тот отчаянно цеплялся коготками за складки ее одежды, а из травы уже выскочила кукла в роскошном капоре и длинном платье с оборками. Подхватив юбки, кукла на всей скорости врезалась в Гвинпина, взиравшего на сцену с мышью, так что тот сильно закачался, как игрушка-неваляшка, и едва не полетел наземь вверх тормашками. Это была Клементина, самая любимая кукла Гвинпина во всей деревянной труппе!
Ангельское личико ребенка в сочетании с невообразимо длинными ресницами делали эту куклу похожей на ангелочка, закутавшегося от ветра в роскошное платье с оторочкой из настоящего шелка. Клементина всегда играла спящих красавиц и невинных девиц, отданных на съедение дракону, и Гвинпин всегда отчаянно завидовал ее партнерам на ширме – бравому солдату с лихо закрученными усами, волшебнику в длинной мантии и колпаке, расшитом звездами и полумесяцем, и даже изрядно битому молью старому плюшевому дракону. Сам Гвинпин в этих представлениях не участвовал, а ее партнеров знал хорошо – они были симпатичные ребята, только слишком уж какие-то неживые. Теперь вся эта компания живо выбиралась из травы на подмогу Клементине и мышу, а вслед за ними перло с хищно горящими глазами что-то совсем уж невообразимое.
Это был то ли странного вида тролль, то ли другой великан, явившийся прямо из кошмарного сна астролога. Сделанная, по всей видимости, специально для тростевых спектаклей, эта кукла больше всего на свете напоминала причудливый набор палок и дощечек, соединенных между собой шарнирами. Пуговицы ее глаз фосфоресцировали, и Гвинпин поймал себя на том, что он озабоченно чешет в затылке, прикидывая, для какой же пьесы Кукольнику пришлось мастерить такое чудище! Клементина же тем временем кошкой вцепилась друидессе в ногу, которой та норовила растоптать наконец-то сброшенного ею со своей груди деревянного мышиного кавалера.
Так уж устроен человек, что больше всего на свете он боится не сказочных чудовищ, созданных воображением сочинителя либо безумного волшебника, и даже не таинственное и невидимое, что всегда норовит спрятаться в самом темном углу самой дальней комнаты. Человек больше всего боится того, что по сути своей является человеком или подобием его, но имеет какие-то отличия, которые-то больше всего нас и страшат. Страшно не волшебство, ужасно уродство, которое людская фантазия, услужливо потакая нашим самым глубинным страхам, неизменно наделяет сверхъестественными чертами. Именно поэтому мастерски сделанные куклы людского обличья всегда вызывают у человека суеверный, подсознательный страх. Может быть, он видит внутри такой куклы чью-то реальную сущность, когда-то самым ужасным образом загнанную в тесную, кричаще раскрашенную оболочку, а кричат не краски – кричит душа, и мы прислушиваемся к отголоскам ее отчаянных призывов.
Неизвестно, думал ли об этом Лисовин, отчаянно махая своим маленьким топориком, целя в удивительно увертливых, злобно пищащих созданий, в которых темная и леденящая рассудок магия зорзов вдохнула страшную, неестественную жизнь, весь смысл которой – выполнение приказа своего хозяина. А пока Лисовин, вдохновенно ругаясь, пытался истребить маленьких чертенят, один из них, ангелочек с пушистыми ресницами, уже прокусил старой друидессе ногу, и из нее обильно сочилась кровь. Тут на передовую выскочил Гвинпин, угрожающе шипя и свирепо вращая глазами, не забывая периодически прикрывать их своей гордостью – тонкой пленкой, как у настоящих птиц. Своим массивным клювом храбрый деревянный воитель с размаху так долбанул бравого солдата-усача, что из того в мгновение ока вылетел весь его боевой и иной дух. Служивый распростерся на траве и теперь пребывал в естественной для куклы неподвижности, даже не пытаясь больше противостоять своему грозному противнику. Гвинпин же после этой короткой стычки напротив преисполнился боевого духа и сразу сцепился с волшебником. Длиннополая мантия и звездный колпак оживленной куклы вовсе не мешали ей отражать натиск деревянной птицы тонким посохом, на одном конце которого угрожающе потрескивали белые искры.
Из всей этой причудливой компании больше всего не повезло плешивому дракону. Неизвестно, какую цель преследовал, отправляя его в тыл врага, Кукольник, но ожидания зорза явно не оправдались. С третьей или четвертой попытки Лисовина дракон, умудрявшийся плеваться в разъяренного друида сгустками настоящего огня, попал под острое лезвие. Топорик коротко сверкнул в свете уже угасавшего Гвинпинового костра и развалил дракона пополам, причем внутри куклы громко хрустнула какая-то, по-видимому, особенно жизненно важная деталь. Дальше все в ее судьбе пошло наперекосяк: павшая на поле боя игрушка после крепкого пинка рыжебородого друида стремительно полетела в костер, где и бесславно окончила свою призрачную жизнь и начавшую уже стремительно закатываться театральную карьеру.
