Коротышка нашел, что это – вполне веселое приключение, и поскольку все эти годы он не испытывал никаких неудобств, следовательно кукольная душа ничем не отличается от человеческой, и, быть может, еще и покрепче будет, поскольку напрочь лишена известных человеческих недостатков. Конечно, вполне могло быть, что скрытный на самом деле Коротышка просто сумел глубоко запрятать свой страх и смятение, или это получилось у него лучше, чем у Кукольника.
Кукольник с утра уже мастерил по заказу старой ведьмы. Постепенно под его резцом проступали контуры тела куклы, изображавшей довольно-таки высокую пожилую женщину, явно властной и суровой натуры, обладавшей железным характером и стальной волей. Все это Кукольник должен был передать только посредством тела или фигуры, особым сложением рук, плеч, осанкой, спиной, одним словом, чем угодно, но только не лицом. Лицо куклы еще не тронул резец мастера. Клотильда сказала, что лицо для куклы надо будет делать с натуры. А когда Кукольник сказал, что это – весьма сложная задача, и начинать делать характер надо все-таки с лица и только с лица, Клотильда хищно усмехнулась и заявила, что это лицо она им скоро принесет сама. Коротышка тогда громко расхохотался, а Кукольник несколько мгновений пытливо всматривался в лицо самой старой ведьмы, пытаясь определить степень этой жутковатой шутки.
Сейчас кукла была уже почти готова. Только плоское, безглазое и безносое белое лицо деревянного человечка делали ее немного страшноватой именно своей невысказанной, скрытой сущностью. Коротышка несколько раз на дню подходил, заглядывал через плечо Кукольника, иногда давал советы, но по большей части молчал, внимательно разглядывая контуры будущей куклы, появляющейся под ловкими и сноровистыми руками ее создателя. Что было в эти минуты на душе у Коротышки, Кукольник не знал, а у него самого настроение было препоганое. Поэтому, когда Коротышка, заглянув в палатку, лукаво пригласил приятеля прогуляться на поляну, где «творится кое-что интересненькое», Кукольник с наслаждением расправил затекшую спину и шагнул к выходу. Дело свое он в общих чертах закончил, ведьма должна быть довольна, а лицо и мелкие детали он вырежет, когда вернется Клотильда. Старая ведьма обещала заявиться не раньше начала ночи.
На полянке между двух деревьев куклы развернули балаган. Как уж им удалось самостоятельно, без помощи Коротышки собрать сцену, которая крепилась с помощью хитроумной системы веревок, Кукольник не знал и внутренне подивился такому энтузиазму кукольного народа. Сначала он думал, что куклы затеяли репетировать очередное представление, и одобрительно хмыкнул, но, увидев состав актеров, остановился у порога палатки в недоумении.
На сцене были два актера-кукловода с выбеленными мелом лицами, в одном из которых можно было с некоторым трудом признать самого Мастера кукол, сменившего по случаю очередного театрального дебюта свое вычурное одеяние на строгую черную одежду. Они искренне, хотя и немного неуклюже, разыгрывали сценки, замешанные на демонстрации отдельных человеческих чувств – страха, уныния, бурной радости, злобы, коварства, обиды. Это достигалось обильной и несколько излишне широкой жестикуляцией. Примечательно, что в качестве кукол этой бесхитростной пантомимы использовались как раз две куклы-мима, и кукловоды с энтузиазмом вертели рычажки, управлявшие деревянными эмоциями их подопечных. Вокруг импровизированного балагана расселось едва ли не все население кукольного мешка. Куклы бурно реагировали на все, происходящее на сцене, и как заправские зрители встречали дружными аплодисментами особо понравившиеся ужимки мимов.
Наконец демонстрация техники управления мимами и извлечения с их помощью всевозможных эмоций завершилась, и Кукольник собрался было уже сходить поглубже в лесок, дабы уединиться там по своим надобностям. Но оказалось, что представление на этом не закончилось. Оба актера сложили своих подопечных чуть ли не штабелем и принялись обмахиваться платками и охать, всячески выказывая признаки усталости. Одновременно они громко обменивались впечатлениями от успеха, давая по ходу дела меткие характеристики некоторым из зрителей. Жертвы их острот тут же принимались возмущенно протестовать, но их жиденькие крики недовольства тут же тонули в дружном смехе остальной зрительской аудитории после каждой удачной шутки. К тому же всякая кукла, единожды ставши мишенью для актерских острот, немедленно требовала, чтобы были высмеяны и другие, а поскольку актеры шутили не зло и местами довольно тонко, на полянке царило всеобщее веселье.
Кукольник почувствовал, что ему в плечо вцепилась чья-то рука. Он холодно повернул голову и вдруг увидел стоящего позади Коротышку с перекошенным от страха лицом. Сейчас он расширенными, какими-то безумными глазами смотрел на сцену. Кукольник обернулся и похолодел.
В гости к актерам, развалившимся на сцене в самых вальяжных позах и греющимся в лучах славы и признания, щедро исходящих снизу от зрителей, уже стучались двое новых персонажей. Один был молодым и улыбчивым парнем, другая кукла изображала старуху – на одну из кукол набросили большой драный платок, повязали платок поменьше, надвинули его до самых глаз и сунули старухе в руку… Нет, не клюку, что было бы привычнее для столь колоритного фольклорного персонажа. У старой ведьмы в руке был плоский ящичек с двумя замками. Кукольник почувствовал, как у него волосы встают дыбом. За спиной он слышал тяжелое, прерывистое дыхание Коротышки, его напарник не сводил со сцены больных блестящих глаз.
Покуда куклы разыгрывали, и надо признать, весьма мастерски, сцены спаивания актеров двумя коварными пришлецами, кукольная братия, рассевшаяся вокруг сцены, покатывалась со смеху, а некоторые весельчаки норовили даже подтягивать пьяным куплетам, раздававшимся во время действия. Но когда пришлецы приступили к самому мрачному своему действию – начали вытягивать из актеров души и помещать их в кукол, среди зрителей воцарилась мертвая тишина. Именно здесь и проявилась в полной мере великая сила пантомимы – искусства жеста, передающего в полной мере каждое чувство. Вся сцена вновь сводилась к последовательному показу чувств, испытываемых несчастными актерами, попавшими в лапы ведьмы и некроманта. А лица и Коротышки, и Кукольника, смотревших все действо, стоя возле своей палатки с вытаращенными глазами, в скором времени стали столь же белы, как у их деревянных прототипов.
Наконец повозка, нагруженная бесчувственными телами актеров и кукол-мимов, постепенно опустилась под ширму под дробный стук крылышек Гвинпина, изображавшего за сценой лошадиные копыта. Зрители сидели не шевелясь, пораженные происшедшим на сцене. Разумеется, никто из них не знал, что показанное соответствует действительности, но такова и сила аллегории – всегда будить воображение и заставлять искать тайну там, где правда зачастую уже всплыла на поверхность.
Внезапно Кукольник сорвался с места, быстро прошел сквозь испуганно раздвинувшуюся толпу кукол, подхватил одной рукой Старшину и поволок его в свою палатку. Ропот пробежал среди кукольных зрителей, но Коротышка состроил ужасную гримасу под стать уже показанным сегодня мимами, погрозил кукольному отродью кулаком и тоже исчез в палатке. Кукольник поставил Мастера кукол на стол, рядом с накрытой тряпицей недоделанной куклой друидессы, и ткнул его твердым узловатым пальцем.
