В голосе духа прозвучало неподдельное торжество. А в глазах Птицелова вспыхнул и загорелся злобный, опасный огонек.
– Это был ты? – тихо спросил Птицелов. – Но тогда я этого не понимаю!
– Ты не понимаешь многого, мой брат, – ответил дух, и Коростель вздрогнул. Так значит, Рагнар – брат Птицелова? Сигурда? Вот это да!
– Ты вечно ищешь вдали то, что, может быть, стоит совсем рядом с тобой, – загадочно молвил дух Рагнара. – И оно, Сигурд, могло бы стать гораздо более важным для тебя. А ты просто слеп…
– А ты – излишне самоуверен, милый братец! – выкрикнул Птицелов. Он сейчас был в ярости, а коварства Сигурду и без того было не занимать. – Не знаю, что за дьявольщину вы придумали с Камероном, но мне нужен именно тот, кто высосал из меня как змея столько магической силы! И вдобавок, умудрился еще и обмануть меня, отравив своим колдовским гадючьим ядом! Камерон ли, Рагнар – какая мне, в сущности, разница? Мне нужна сила, мне нужен Проводник – и ты им станешь, мой глупый братец!
– Навряд ли, – прошептал Рагнар, но его слова потонули в грохоте колотушек – это Птицелов повелительно взмахнул рукой, и барабан пробудился вновь.
А Ян Коростель в этот миг стоял, подобно Птицелову всего лишь несколько минут назад – как громом пораженный. Получалось, что той роковой весенней ночью, с которой в его жизни и начались эти ужасные приключения, конь принес в его двор вовсе не Камерона?! Друид обманул его! Хотя ведь это и не был друид – это был его ученик, Рагнар! Но зачем? Зачем ему понадобился этот непонятный обман? К чему все это? У Яна просто голова шла кругом от нагромождения тайн и обманов, а на его глазах Птицелов только что начал свой поединок с духом своего родного брата! Которого сам же и принудил к смерти? Уму не постижимо…
Постой-постой, сказал он себе. Но ведь если так, то получается, что обманут не только он, но и многие другие – честный и добрый Травник, открытый и чистый душой Март, ироничная и заботливая Эгле… А Снегирь, Книгочей, Молчун? Почему?
Ответа не было, да и кто сейчас это мог знать? Только Рагнар и Камерон. И, может быть – Сигурд.
Птицелов вновь выкрикнул давешнее короткое слово – он начинал творить Заклятье. Барабан стучал не умолкая, зорз производил руками с невероятной быстротой бесчисленное множество пассов, знаков, жестов. Он словно вылеплял невидимую сеть, которую собирался сейчас набросить на духа, связать его, пресечь все пути к отступлению. Дух Рагнара, однако, был недвижим. Он не издавал ни звука, и, Коростелю показалось, что дух уже покинул это место, оставив лишь свою бледную тень до поры, покуда ее не развеет какой-нибудь бесстрашный ветерок. А, может, он был не в силах отвести заклятья Птицелова и сейчас отчаянно искал пути борьбы с магией зорзов?
Сигурд, по всей видимости, тоже не совсем понимал, что происходит. Но ведь дух не исчез, следовательно, что-то его здесь держало. И Птицелов с каждой минутой преисполнялся все большей уверенности. Движения его понемногу замедлялись. Он уже уставал, но упорно творил все новые и новые узлы невидимой магической сети, которая должна была надежно оплести Рагнара и лишить его воли. И усилия Птицелова, по-видимому, не проходили даром: тень быстро темнела, из нее понемногу испарялись все прежние цвета, уступаю место всего одному – цвету серого гранита. Несколько раз в течение всего сотворения заклятья Птицелов бросал быстрые взгляды на Колдуна, но его прислужник оставался неподвижным. Костер между тем стал понемногу гаснуть. Барабан издал серию прощальных громыханий и, наконец, смолк совсем. А в ушах Коростеля все еще гудели невидимые мембраны, и, казалось, звук барабана завяз в нем и избавиться от этого наваждения уже не удастся никогда. Но тут опять заговорил дух, и магия ритуального барабанного стона сразу покинула Коростеля. Как будто из ушей вылилась попавшая туда во время азартного летнего купания вода, и теперь он вновь мог слышать, как и прежде тихий и преисполненный горечи глубокий голос Рагнара.
– Мало того, что ты однажды предательски заманил меня в ловушку, – сказал дух. – Мало того, что ты принудил меня к смерти, едва не сделав своим прислужником. Мало того, что ты хотел обречь меня на муки вечного оборотничества, ты – некогда мой родной брат. И теперь ты не унимаешься: разрушив тело, пытаешься захватить и мою душу, превратить меня в своего слугу даже в Посмертии! Боюсь, что срок твоим безумствам уже приходит…
– Ты мне грозишь? – издевательски расхохотался Птицелов. – Взгляни на себя! Или духи не могут видеть себя со стороны? Ты уже темный! Заклятье тебя схватило!
– У духов нет Цветов! – услышал он ответ. – Это ведь – из самых первых Правил, не забыл? Смотри!
И в ту же секунду уже изрядно потемневшая тень Рагнара покрылась мелкой сеткой трещин, и тьма сети заклятья осыпалась с нее, как облупившаяся старая краска, у которой уже давно нет ни цветов, ни оттенков, ни жизненных сил.
– Ты ошибся, Сигурд! – голос духа возвысился. – Вызывая тени, ты заклинал дух Камерона! Но заклятья теней не властны над живыми людьми. И никогда не будут иметь над ними власть, Сигурд! Никогда!
– А как же тогда ты очутился тут? – закричал Птицелов. – Если я вызывал друида по имени Камерон, почему явилась тень другого – воина и королевского сына Рагнара? Ответь мне, дух!
Дух воителя некоторое время молчал, и это томительное для Птицелова молчание было исполнено сожаления. Затем тень стала белеть, словно источать густой утренний туман, покрываясь им сверху донизу. И, наконец, Рагнар ответил своему младшему брату:
– Потому что ты очень громко кричишь! Слишком громко кричишь о себе в этом мире, так что эхо от твоего безумного крика проникает и в мир иной. А я пришел просто взглянуть в твои глаза. И знаю теперь, что они – пусты.
ГЛАВА 3
ОБРЯД (окончание)
На лесной реке лежал лед. Странные игры, которым предавалась природа с нынешними временами года, наложили свой отпечаток и на водоемы. Не все из них покрылись ледяным панцирем, кое-где в Литвинии озера и даже болотца и по нынешний день темнели чистой открытой водой, другие же напротив были скованы морозом и промерзли глубоко и надолго. Святой тоже померялся силами с нежданной, преждевременной стужей и не совладал – речную гладь покрыла наледь, она росла, ширилась, но кое-где, там, откуда со дна поднималась теплая вода ключей, лед все еще отступал. Лекарь, стоя на берегу, сразу увидел невдалеке полыньи и тут же снял из-за спины свой посох. Часто постукивая заостренным наконечником посоха и прислушиваясь к таинственному шороху льда впереди, Лекарь медленно двинулся на тот берег.
Птицелов явно что-то почувствовал, размышлял зорз, с силой нажимая сапогом на темнеющие пятна, сквозь которые была видна речная вода, где-то внизу, подо льдом. Кое-где лед был уже настолько толст и крепок, что закаленное стальное острие почти не оставляло на нем заметных следов. И в то же время Лекарь уже обошел несколько луж, из которых еле заметными родничками выбивалась студеная речная вода. Он никогда прежде не видел, чтобы река замерзала столь неравномерно, как будто возраст льда был разным в различных местах течения. Но сейчас у Лекаря не было желания рассуждать над этой загадкой природы, и он лишь внимательно приглядывался к подозрительным торосам, каждый из которых мог обернуться трещиной, и все чаще и осторожней постукивал посохом, издававшим при этом веселый серебристый звон.
