– Нет, милая, ты будешь жить долго, – улыбнулась старая волшебница молодой. – Ухожу я.
– Я в это не верю, – возразила Эгле. – Ты уже столько раз уходила, бабушка Ралина, столько раз я получала известия о том, что ты пропала или погибла… Ты – вечная, ты – моя вечная, строгая бабушка Ралина, и будешь со мной всегда.
– Все так, внученька, все так… – прошептала друидесса, и глаза ее на мгновение увлажнились. Но затем старуха сердито тряхнула головой, словно отмахиваясь от капель надоедливого дождя, и глаза ее сверкнули.
– У нас мало времени, моя милая. Поэтому ты должна выслушать то, что я сейчас собираюсь тебе сказать.
– Разве мы куда-то спешим? – завороженно, как во сне, пробормотала Эгле.
– Да, только отныне наши пути разойдутся. Но прежде – выслушай, потому что мне нелегко будет об этом рассказывать.
– Хорошо, бабушка, – пролепетала Эгле. – Тогда ты говори, а я буду тебя слушать. Но только, пожалуйста, поскорее – меня отчего-то ужасно клонит в сон.
– Это не беда, – вновь ласково улыбнулась Ралина. – Даже если ты уснешь, ты все равно будешь меня слышать. Хорошо, мой птенчик?
Эгле кивнула, и Ралина, подсев к внучке поближе, взяла ее за руку. Молодая друидка шевельнула пальчиками, отвечая на ласку, но старая волшебница мягко и в то же время настойчиво заставила ее распрямить ладонь и легким движением сняла с безымянного пальца внучки маленькое колечко из тусклого белого серебра. Эгле вопросительно взглянула на друидессу, но та успокоительно кивнула ей.
– Время этого колечка уже на исходе, моя милая. Ты выросла, и должна приобщиться к другой мудрости и, увы, к совсем другой печали. Их ты не разглядишь ни в каком зеркале, даже – если это самый большой осколок.
– Ты… знаешь? Да, бабушка? – глаза Эгле стали круглыми как две темные пуговицы.
– Что ты заглядывала в Зеркало Валанда? Конечно…
Старая друидесса улыбнулась, но по ее лицу на мгновение пробежала тень, словно легкий ветерок шаловливо вспенил и без того волнующуюся водную гладь.
– Значит, от тебя действительно ничего нельзя скрыть, – покачала головой девушка и виновато опустила голову.
– А ты разве сомневалась? – усмехнулась старуха. – У любого, кто хоть раз глянул в зеркало Валанда, навеки поселяется в глазах его свет. И еще – печаль.
– Да, ты права, бабушка Ралина, – прошептала Эгле. – Печаль такая, что, кажется, горше нет.
– Как бы ни было горько в твоей жизни, мой птенчик, всегда найдется еще большая, еще горшая тоска, – возразила старая друидесса. – И то, что ты сейчас узнаешь, может оказаться для тебя трудным испытанием.
– Я слушаю тебя, милая бабушка, – кивнула Эгле и непроизвольно всхлипнула. Друидесса поджала губы.
– Ты ведь не знаешь своих родителей, верно?
– Ты для меня и мать, и отец, и семья, и друзья, – проговорила Эгле и слабо улыбнулась – слова, некогда казавшиеся ей такими важными и чуть ли не священными, теперь выглядели ничего не значащей, заученной фразой.
– Так будет не всегда, и ты это знаешь, – ответила друидесса. – Но я хорошо помню твою мать.
– Ты всегда рассказывала мне о ней, когда я тебя просила, – прошептала девушка.
– Тогда приготовься услышать то, чего я тебе не говорила еще никогда, – сурово проговорила Ралина и взяла ее руку в свои сухие и холодные ладони.
– Твоя мать умерла при родах, и ты это отлично знаешь, – сказала друидесса и прикрыла глаза. – Твой отец был достойный человек, но так случилось, что он погиб всего лишь за несколько недель до твоего появления на свет, птенчик. Боюсь, что его смерть ускорила роды и их… печальный исход. Твоя мать, и я сейчас это знаю, не хотела жить. Она больше не видела в своей жизни смысла.
Эгле была бледна как бумага. Ралина открыла глаза и остро посмотрела на внучку.
– Мужчина значит очень много для женщины, тем более – любимый. Много – но не все, девочка. После откровений, подсмотренных в осколке Зеркала Валанда, ты, похоже, это тоже поняла.
– Я очень любила Збышка, бабушка… – прошептала Эгле. – Но в Зеркале я увидела другого. А ведь стекла Валанда не ошибаются, верно?
Некоторое время друидесса испытующе смотрела на внучку, после чего покачала головой.
– Стекла тоже ошибаются, но – реже. А вот люди – чаще.
– Почему ты заговорила об этом вновь, бабушка? – упрямо вздернула подбородок Эгле. – Мы уговорились с тобой раз и навсегда – больше об этом не говорить. Мне так… легче.
– Тебе-то? Пожалуй, да, – согласилась старая волшебница. – Но послушай, что я тебе скажу, и, быть может, ты изменишь свое мнение. Ты появилась на свет в Круге, во Вдовьем скиту. Это – место твоего рождения. Так думают все.
– А разве… это не так? – удивилась Эгле, на лице которой все еще оставалась тень досады от упоминания имени молодого друида.
– И так, и нет, – молвила Ралина. – Когда у твоей матери начались схватки, повитуха осмотрела ее – твоя мать к этому времени уже лишилась чувств – и сказала мне, что роженица вряд ли выживет. Ошибки быть не могло – эта почтенная женщина была мастерицей своего дела. Она пользовала всех женщин Круга, что были на сносях, и я поверила ей безоговорочно. Кроме того, – друидесса вздохнула, – я обратилась к магии и увидела у твоей матери прерывающуюся линию судьбы. Разрыв увеличивался с каждой минутой, и уже никто не был в силах соединить ускользающие концы жизни. Твоей матери оставалось жить несколько минут. И тогда я решилась – и перенесла ее на Другую Дорогу.
– Ты сумела открыть Другую Дорогу? – со страхом и недоверием воскликнула молодая друидка.
– Мне не было резона ее открывать, – усмехнулась старая друидесса, – у меня есть своя.
– Разве это возможно? – Эгле была поражена.
– Как видишь, – сухо молвила старуха. – Это – достояние каждого властителя Круга, и я – не исключение. Я получила Другую Дорогу, когда была избрана и прошла испытания. Всего лишь одно короткое заклинание.
Друидесса горько усмехнулась: видно было, что это воспоминание напомнило ей о чем-то трудном и горьком, что сопутствовало Ралине всю ее долгую и многотрудную жизнь.
– Так или иначе, я перенесла твою умирающую мать на Другую Дорогу, в надежде, что здесь время всегда течет медленнее, и я успею что-то предпринять. Сейчас-то я, конечно, понимаю, моя милая, что это был поступок, продиктованный скорее безумием, страхом и отчаянием утопающего, что хватается за любую попавшуюся соломинку, нежели рассудком или здравым смыслом. Но то ли удача была в тот день на моей стороне, то ли так уж легли тогда карты судьбы, но все решил случай. Заклинание было столь сильным, видимого, от моего ужаса и отчаяния, что Другая Дорога буквально выбросила нас, как камень из пращи, в один из весенних заповедных Лесов служения друидов. Твоя мать к этому времени уже еле дышала… А на берегу реки, что протекает по границе Апрельского леса, где и очутились мы с твоей матерью, лежала другая женщина. Она была вся в крови…
