— Может, его нет у вас, — возразил Вадим и почувствовал в своей руке тепло девичьих пальцев. — А у нас его впереди — целая вечность. Так что убирайтесь, пожалуйста! Я не хочу стать таким же… прозрачным…
— Как знаешь, — кивнул арлекин.
— Как хочешь, — согласился пьеро.
— И хоть нам запретила госпожа, — они протянули к нему руки, — мы сделаем это!
В тот же миг раздался холодный, равнодушный звон стеклянных бубенчиков, а вслед за ними пробили невидимые часы. Это значило, что наконец-то наступила уже давно и бессовестно заплутавшая полночь. Но поскольку бубенчики прозвенели мгновением раньше, стрелки застыли на часах, как замороженные. Время остановилось, точно оно тоже теперь поджидало Вадима, терпеливо и мудро, как умелая и опытная мать — расшалившееся дитя.
Стены библиотеки беззвучно вздрогнули перед мальчиком и обрушились вниз. А Вадим невесть как очутился в старинном доме, на лестнице первого этажа. Он стоял, опершись на перила, которые ему были всего лишь по пояс.
Нижние ступени мелодично поскрипывали. Это навстречу Вадиму неторопливо поднимался симпатичный молодой человек в несколько старомодных с виду одеждах. Особенно поразил мальчика белоснежный стоячий воротничок щедро накрахмаленной сорочки, словно из целлулоида, подпиравший не лишенные некоторой пухлости щеки незнакомца. Черты же его лица показались Вадиму смутно знакомыми, и, видимо, совсем не случайно — идущий навстречу учтивый юноша улыбался и приветливо махал ему рукой.
Глава 41
Ступени снов
Вадим поравнялся с юношей и на всякий случай вежливо с ним раскланялся. Однако незнакомец был настроен более приватно.
— Привет, — дружелюбно произнес юноша, похлопывая его по плечу. — Признаться, никак не ожидал встретить тебя здесь. Думал, что ты уже прошел все шесть дней. Неужели что-то случилось?
Вадим пожал плечами. Он не знал, как и о чем ему говорить с этим взрослым, чужим человеком, которого он видел впервые в жизни. Если только…
— А я вот уезжать собрался, — развел руками юноша и смущенно улыбнулся. — Уж коли не заладилось, так не сложится, не слюбилось — и не стерпится. А ты здесь какими судьбами, хотел бы я знать? Что, неужели открылась возможность что-то исправить? Честно говоря, не слишком-то я в это верю. Любовь не слепа; во всяком случае, не должна быть таковой, и в постижении истины она всегда сумеет объединить и форму, и содержание.
И, промолвив эти странные слова, он махнул на прощание и легко зашагал наверх. Несколько мгновений Вадим озадаченно смотрел ему вслед, прежде чем все понял.
«Да ведь он разговаривал со мной, как с чужим. Видно, этот молодой человек что-то знает обо мне, и это — очень важно. И он точно знает, что я — это он сам и есть. Если только, конечно, волшебники не лгут.»
Он затряс перила что было сил и закричал:
— Постойте! Погодите же!
А затем бросился наверх, вдогонку за таинственным собеседником. Но в следующее мгновение с разбега натолкнулся на невидимую стену. Вадим ошеломленно протянул руку, но вновь уперся в прозрачную преграду. И этой преградой, как ни странно, была приятная улыбка молодого незнакомца, который стоял пролетом выше и смотрел на него сверху вниз.
— Тебе не сюда, — мягко сказал он. — Уж коли ты всерьез надумал возвращаться…
И он кивнул на дверь, что была по левую руку от мальчика. А потом торопливо зашагал вверх и исчез.
Вадим зачарованно смотрел ему вслед. Деревянные ступени круто забирали ввысь, а дальше лестница терялась в полумраке следующего этажа. Дверь же была рядом, стоило только протянуть руку. Он и протянул.
Тут же дверь отворилась, и, едва не столкнувшись с мальчиком, на лестницу выбежала молодая девушка — красивая, высокая, с горестным бледным лицом и растрепавшейся прической. Одной рукой она почти волокла по полу огромную деревянную куклу в гусарском мундирчике с уродливо-огромным ртом, полным прямоугольных зубов самого устрашающего вида.
Девушка, не обратив никакого внимания на Вадима, замерла у ступеней, видимо, не решаясь подняться. Она явно прибежала сюда за юношей, но теперь стояла в нерешительности. А может, ей тоже мешала невидимая преграда, которой была загадочная улыбка молодого человека. Но разве можно превращать мужские улыбки в оружие?
Вадим вздохнул и укоризненно покачал головой.
«Такая большая, а все в куклы играет», — подумал он пренебрежительно, явственно ощутив превосходство если и не своего возраста, то, во всяком случае, пола. И это была для него абсолютно новая и первая в жизни мысль такого рода!
«Делаю успехи!» — усмехнулся про себя мальчик, одновременно отчаянно удерживаясь от жгучего желания основательно почесать в затылке. Удержался, покачал головой как взрослый и вышел в распахнувшуюся дверь.
Тяжелые дверные створки за его спиной заскрипели неожиданно громко и тягуче. Вадим обернулся и замер. Позади высилась старая полуразрушенная часовенка с дырявой крышей и высокими окнами, в проемах которых висели трухлявые ставни. Внутри кто-то негромко разговаривал. И это были вовсе не те двери, из которых он появился всего минуту назад.
Вокруг, позади дома и по холмам, тянулись заснеженные леса. Кроны сосен посеребрило, а березы и дубы стояли подобно белым шатрам с прожилками ветвей. Впереди лежала деревня, и кое-где из труб уже тянулся ранний утренний дым. Напротив часовни, на вытоптанной круглой площадке, горел яркий костер.
У огня сидели двое — плотный рыжебородый селянин в бараньем полушубке и мужчина средних лет в зимней егерской куртке, сильно порванной на плечах. Возле стояла бутыль белесого самогона, но ни один из собеседников не притрагивался к стакану. Человек в форме то и дело подбрасывал в огонь сучковатый хворост, словно сильно замерз и все никак не мог согреться.
Мальчик подошел ближе, только сейчас ощутив утренний холод и промозглую сырость, хотя снег был сух, а воздух чист и ясен. Вадим был по-прежнему в теплой зимней куртке, но она была плохим подспорьем против здешних морозов. Поэтому Вадим просто пошел к костру и остановился напротив, с трудом удерживаясь от желания протянуть к огню озябшие руки.
Человек в егерской куртке поднял голову и оглядел мальчишку с ног до головы. Взор его был рассеян и смутен, а голос невыразителен; по всему видать, этот человек смертельно устал.
— Что, малец, озяб? Иди, погрейся…
Вадим послушно подошел и сел на толстый сосновый чурбачок. Огонь был так ласков, так уютно потрескивали сучья, а пламя тихо гудело, хотя стояло безветрие.
Мужчины продолжали негромко беседовать. Тем временем к часовне одна за другой подъехали две подводы. Заспанные возницы откровенно зевали, покуда из дверей какие-то угрюмые и молчаливые люди грузили длинные, в человеческий рост, свертки, тщательно закутанные в несколько слоев мешковины. Лошади беспокойно всхрапывали, мотали головами, часто и тревожно переступая копытами на грязном снегу. А потом из часовни вышла старуха в длинной черной одежде, поверх которой был наброшен широкий серый плат.
