Природа или наука: что является определяющим фактором? В последнее время этот вопрос просто преследовал ее. Гвен прекрасно знала, к чему привела ее образованность. Ей двадцать пять, и у нее серьезные проблемы в личной жизни. Ей хочется того, чему она не может подобрать названия, и это ее пугает.
А что касается ее сущности… Была ли она таким же самородком, как ее родители? Гвен хорошо помнила те времена, когда она — тогда еще маленькая и глупая — спросила у отца, что такое любовь. «Любовь — это иллюзия бедняков, Гвен. Она дает им возможность верить, что их жизнь имеет хоть какую-то ценность. Выбирай себе пару по IQ, амбициям и финансам. Но будет лучше, если ты предоставишь выбор нам. У меня уже есть на примете пара достойных кандидатов».
До Великого Восстания Против Судьбы она добросовестно встречалась с теми, кого выбирал для нее отец. Как правило, «кандидаты» попадались сухие, умные, с красноватыми глазами, уставшими от книг и окуляра микроскопа, едва ли интересующиеся ею как личностью, но при этом крайне заинтересованные в том, чтобы знаменитые родители Гвен посодействовали их карьере. Никаких страстных признаний в любви, только пламенные заверения в том, что из них получится прекрасная команда ученых.
Гвендолин Кэссиди, богатая наследница знаменитых родителей, которые из бедного детства пробились к высоким постам в Национальной лаборатории Лос-Аламос, где занимались сверхсекретными исследованиями в области квантовой физики. В детстве у Гвен не было ни малейшего шанса познакомиться с кем-то помимо замкнутой группки ученых. В колледже стало еще хуже. С ней встречались по трем причинам: чтобы произвести хорошее впечатление на родителей, чтобы посмотреть, нет ли у нее стоящих теорий, которые можно украсть, и последняя, но немаловажная причина: престижность того, что твоя подружка — вундеркинд. Те немногие, кого привлекли другие ее особенности (иными словами — размер лифчика), сбегали сразу после того, как узнавали, кто она и какие предметы изучает, пока они возятся с адаптированными курсами.
К двадцати одному году Гвен превратилась в жуткого циника. В двадцать три бросила аспирантуру, после чего между ней и родителями пролегла пропасть. К двадцати пяти она была дьявольски одинока, словно необитаемый остров в океане.
Два года назад Гвен принялась менять место работы — ее привлекали нормальные, средние профессии для нормальных милых людей, которые не были повернуты на науке. Гвен считала, что это поможет ей справиться с проблемами. Она так старалась перестроиться и начать наконец жить для себя… Но в конце концов поняла, что проблема была не в выборе карьеры.
Девушка убеждала себя, что отправилась в Шотландию, чтобы избавиться от девственности, и старалась не думать о настоящей причине и куда более глубоких мотивах. А проблема была в том, что Гвен Кэссиди не знала, есть ли у нее сердце.
Когда Друстан стал искренне и страстно рассказывать о том, что ищет в женщине, она чуть не бросилась ему на шею, и ей было безразлично, псих он или нет. Семья, разговоры, тихая диковатая красота шотландских гор, дети, которых она любила бы… Честность, преданность, духовная связь с человеком, который не поцелует другую женщину, если будет женат. Она чувствовала, что Друстан почти такой же «необитаемый остров», как и она.
О, Гвен знала, зачем на самом деле приехала в Шотландию, — ей необходимо было выяснить, прав ли был отец и действительно ли любовь — это только иллюзия. Девушка отчаянно хотела измениться, найти что-нибудь, что встряхнет ее и даст возможность почувствовать себя живой.
Ну что ж, она получила, что хотела. Если ей нужно стать другим человеком, почему бы не начать с попытки избавиться от недоверчивости, забыть об осторожности? Отбросить все, чему ее учили с детства, и принять жизнь во всей ее непредсказуемости? Перестать контролировать происходящее и доверить этот контроль сумасшедшему? Гвен выросла в твердой уверенности, что интеллект превыше всего, и вот теперь у нее появился шанс действовать импульсивно, на одних только инстинктах.
К тому же сумасшедший ей попался просто великолепный. Это пойдет ей на пользу. Кто знает, что из этого получится?
Курить ей хотелось все больше и больше.
— Пойдем, — сказал Друстан, когда она вернулась.
За время ее отсутствия он развел костер. Гвен хотела было потребовать зажигалку обратно, но отбросила эту идею, потому что слишком устала, чтобы устраивать диспут. Похоже, о неприкосновенности личной собственности он не задумывался — все ее прежде чистые вещи перекочевали на землю. Друстан сделал из них подобие постели на земле. Последнее приобретение — ярко-алые трусики-танга с вышитыми силуэтами черных котят — торчали из «постели» между скомканной футболкой и джинсами. Гвен немного поразмышляла о странностях судьбы: это были ее любимые трусики-танга, она купила их, но ни разу не надела — они были предназначены на утро, когда она лишится невинности, и Друстан умудрился положить на видное место именно их.
Это необъяснимо. Гвен подозрительно уставилась на него. Может, он и специально положил трусики на видное место, но сейчас выглядел как воплощение невинности.
— Сегодня я не смог достать еду, — проговорил горец, — но утром мы поедим. А пока тебе нужно поспать.
Она ничего не ответила, рассерженно глядя на свою одежду, испачканную ветками, листьями и землей. Друстан стоял на самом краю освещенного костром круга, и рассмотреть его было сложно. Это тоже раздражало. Но Гвен не могла не заметить той ленивой чувственности, с которой он тряхнул головой, перебрасывая через плечо львиную гриву волос. Его поведение, это кричащее «иди сюда», просто выводило ее из себя.
Ее бешеный взгляд шотландец встретил с провоцирующей улыбкой и жестом указал на одежду.
— Я сделал ложе, на котором ты сможешь отдохнуть. В моем веке я расстелил бы для тебя свой плед и согрел бы тебя теплом своего обнаженного тела. Стоит ли мне сделать это и теперь?
— Не нужно беспокоиться, — выпалила Гвен. — Сойдет и моя одежда. Все прекрасно, спасибо.
Несмотря на невероятно низкую эмоциональность при высоком уровне взбесившихся гормонов, она так устала, что могла думать только о сне. Сегодня она получила столько впечатлений, сколько не набралось бы и за месяц мирной домашней жизни. Крошечная стопка белья казалась не менее соблазнительной, чем двуспальная кровать.
— А ты? — спросила Гвен.
Мысль о том, что она будет спать, а он останется бодрствовать, ее смущала.
— Ты мне не веришь, но это не отменяет того, что я долгое время проспал и теперь просто не смогу сомкнуть глаз. Я останусь в дозоре.
Она подозрительно на него посмотрела и не двинулась с места.
— Я с радостью могу предложить тебе то, что поможет расслабиться.
Гвен нахмурилась.
— Например? Наркотик или что-то в этом роде? — возмущенно поинтересовалась она.
