Джесси дернулась, его резкие слова привели ее в чувство. Она резко прекратила крик, перейдя от визга к икоте, и лишь затем затихла.
Он был прав.
Если ее крики привлекут внимание постояльцев из соседних номеров, то они обнаружат ее, покрытую кровью, с украденным экспонатом и с мертвой женщиной на полу, которую убил человек из зеркала. Джесси не смогла бы дать всему этому внятное объяснение.
Ее моментально арестуют.
И не только за воровство, о чем она беспокоилась ранее, покидая университетский городок, но и убийство.
И она не сможет предъявить доказательства, и, возможно, ей придется взять вину на себя.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, чтобы удовлетворить свою тысячелетнюю жажду мести, ему нужно скрываться еще в течение двадцати дней, он, вероятно, будет счастлив отсидеться в хранилище улик и краденых вещей Чикагского Полицейского Отдела. Он бы действительно смог хорошо укрыться там, будучи под защитой полиции. Нет, у него абсолютно не было резона спасать ее задницу.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо.
Она зажала свой рот рукой, не желая больше рисковать, при виде всего этого.
– Закрой дверь на замок, Джессика.
Она так быстро прыгнула через кровать, что шлепнулась с другой стороны. Она оставила входную дверь приоткрытой на ширину цепочки, когда впустила женщину. Вскочив с пола, она поспешила к двери, стараясь держаться вне поля зрения любого, кто мог проходить мимо в данный момент, и закрыла ее на замок. Она слышала приближающийся гул голосов в коридоре.
Она не стала отходить далеко от двери. Хотя она кричала всего лишь несколько секунд, но у нее были хорошие легкие, и она знала, насколько это было громко.
Через некоторое время последовал настойчивый стук в дверь.
– С Вами все в порядке, мэм? – Прозвучал взволнованный голос мужчины. – Наш номер расположен через несколько дверей, и мы услышали Ваш крик.
Ее сердце сильно стучало в груди, она сделала два медленных, осторожных вдоха.
– Мм, да, – справилась она, – все хорошо. Я сожалею, что потревожила Вас.
Она натянуто, слабо рассмеялась.
– В душе оказался паук, а у меня небольшая арахнофобия. Возможно, я несколько переволновалась. – Добавила она, надеясь, что это будет достаточным объяснением проблем с ее голосом.
После недолгой паузы раздался мягкий мужской смех.
– Я и мои друзья будем счастливы избавить Вас от этой проблемы, мэм.
Мужчины. Они могли позволить себе снисходительность даже просто от мысли, что могут быть полезными. Она никогда в жизни не боялась пауков. И даже если бы это было так, это не было веской причиной для того, чтобы смеяться над ней. Однако трупы не входили в эту категорию. Но она и не была бабой, повернутой на насекомых. Люди не ответственны за свои страхи. Одна ее хорошая подруга, Шерил Керролл, боялась цветов, и в этом не было ничего забавного.
– Нет, нет, – сказала она торопливо, – все в порядке, мой муж уже позаботился об этом. – Говоря это, она оглянулась на Кейона. – Теперь все хорошо, – Кейон быстро проявлялся. – Это было очень мило с вашей стороны, побеспокоиться обо мне.
Она хмуро смотрела на него.
– Все хорошо. Так ведь? – повторила она тихо, сморщив нос. Возможно такое, чтобы он стал выглядеть еще более архаичным?
В звуке голоса другого мужчины, претендующего на роль ее спасителя, проявились нотки участия.
– Вы могли бы позвонить консьержу и сообщить ему. В номерах не должно быть никаких насекомых. Моя подруга тоже ненавидит пауков.
– Я обязательно сделаю это. Спасибо. – Идите. Подальше.
Поскольку звук шагов постепенно утих в коридоре, она мягко осела у двери. Она сделала ошибку, протерев свои глаза, и поняла это, только посмотрев на свои руки.
Ее губы раскрылись. Воздух стремительно наполнял легкие, что было прелюдией к крику.
– Не делай этого, девушка, – шипел Кейон. – Второй раз тебе никто не поверит.
Она сжала губы так, что воздух вырывался из ее легких короткими и мелкими снарядами. Это было похоже на дыхание в бумажный пакет. Я не закричу. Я не закричу.
– Зачем ты убил ее? – спросила она несколько минут спустя, когда смогла настолько доверять себе, чтобы начать говорить.
– Посмотри, что в руке у женщины. Я не могу разобрать, что это, но она хотела этим навредить тебе.
Настроившись на нужный лад, Джесси неохотно вернулась назад в комнату и пристально поглядела вниз на мертвую женщину. В ее левой руке что-то было. Джесси слегка толкнула это ногой. Шприц вывалился из ладони и покатился по забрызганному кровью ковру. Джессика задрожала.
– Джессика, попробуй вызвать меня.
Никто из них не ожидал, что это сработает. И это не сработало.
– Сними покрывало с кровати и накрой им тело.
Очень осторожно она сделала так, как он сказал.
Это не сильно помогло. В одной с ней комнате вместо трупа, который она видела, в той же самой комнате был труп, который она не видела. И это наводило на нее еще больший ужас. Все знали, что злодеи никогда в действительности не умирали. Как только ты успокаиваешься и думаешь, что все закончилось и ты в безопасности, они поднимаются снова с глазами, наполненными ужасающей пустотой, и со скрюченными руками, как в популярном фильме «Ночь живых мертвецов».
– Сейчас ты пойдешь и вымоешься, Джессика.
Она не сдвинулась с места. Она не собиралась выходить из комнаты, чтобы зайти в душ и окончательно свихнуться от страха.
– Она мертва, девушка. Я клянусь. Она была обычным человеком, ни чем более. А теперь иди мыться, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Я защищу тебя. Иди.
Мгновенье Джесси смотрела в его глаза цвета шотландского виски, ища подтверждение его словам, и только после этого ушла.
Ближе к рассвету, в пятницу тринадцатого октября, Джесси, сдерживая сердитое дыхание, смотрела на зеркало и уже в триллионный раз бормотала заклинание, чтобы освободить Кейона.
И оно, наконец, сработало.
Прошло много часов с того момента, когда она приняла обжигающий душ, полностью истратив два куска гостиничного розового мыла.
И все это время Кейон развлекал ее рассказами о жизни в девятом столетии. Он рассказал ей о семи безумно любящих его сестрах, матери, которая пыталась ими руководить, его попытках найти им достойных мужей.
Он в мельчайших подробностях описал свой любимый замок в горах, труднопроходимые горные вершины и бурные реки, окружающие его. Было очевидно, что он обожал свой дом, семью и клан.
