– Я легко согласился бы с вами, – сказал он. – Более того, я сам считаю всю эту эзотерику чепухой на постном масле. Однако ни моё, ни ваше мнение никак не отразятся на раскладе сил. Кто-то где-то придаёт этому значение, и вот уже ВМФ США готовит экспедицию за одним из Предметов Силы. В Норфолке сформировано авианосное ударное соединение, которое через несколько дней отправляется в Антарктиду. Наша задача – помешать им выполнить свою миссию.
– Ого! – это была единственная реплика, прозвучавшая со стороны пилотов после столь громкого заявления, и выдал её Стуколин.
Друзья переглянулись. Лукашевич с улыбкой потёр руки. Громов, наоборот, озабоченно нахмурился.
– Предметом Силы, – продолжил Фокин, не дождавшись сколько-нибудь вразумительной реакции на свои слова, – который хотят заполучить Посвящённые из ордена «Бнай-Брит», является так называемое Копьё Судьбы. Согласно древнему преданию, этим копьём был нанесён «удар милосердия», оборвавший жизнь Иисуса Христа. Затем оно переходило из рук в руки, от одного известного исторического деятеля к другому, и ему приписывают различные сверхъестественные свойства. В частности, утверждается, будто бы Копьё является ключом к военной победе. В середине двадцатого века Копьё досталось нацистам. В преддверии краха Третьего Рейха оно было переправлено на секретную немецкую базу в Антарктиде, где и находится до сих пор.
– Неслабо, – оценил Стуколин, он хлебнул пива и снова оглянулся на Громова.
– Я знаю историю Копья Судьбы, – сказал Громов медленно. – Однако, как и вы, не верю в его сверхъестественную силу. Даже если исходное Копьё и обладало таковым, за истёкшие два тысячелетия должно было появиться достаточно подделок, чтобы запутать вопрос окончательно. И, честно говоря, я не понимаю, зачем мы должны ввязываться в эту опасную авантюру, подставлять под удар уникальный авианосец и людей, которые на нём служат, фактически провоцировать войну? Ради чего всё это? Чтобы горстка идиотов не могла заполучить железку сомнительного происхождения?
Фокин поразился, насколько его собственные мысли совпали с доводами Громова. К тем же самым аргументам он прибег, пытаясь убедить Зартайского, что затея не стоит выеденного яйца. И теперь он должен был сказать Громову то, что ему самому сказал Зартайский.
– Вы не понимаете?
– Нет, не понимаю.
– Хорошо, объясню. Даже если бы американская экспедиция отправлялась в Антарктиду не за конкретным Копьём Судьбы, а за чулками Евы Браун, мы всё равно должны были бы отреагировать. Потому что при той секретности, которая окружает эту операцию американского флота, при тех материальных затратах, которые он понесёт, – мы не вправе недооценивать её значение. А уж если с благополучным исходом этой операции определённые круги в США связывают начало реализации плана «Форс-мажор»…
– Смешные эти американцы, – заметил Лукашевич. – Авианосная группа – слишком заметный объект, чтобы всерьёз говорить о секретности. Я на их месте снарядил бы подводную лодку, скрытно подобрался бы и высадил десант морской пехоты на побережье. Или ещё лучше – организовать санно-тракторный поезд с одной из антарктических станций якобы с научными целями. И дело в шляпе.
Фокин тяжко вздохнул.
– В вашем предложении есть здравое зерно, – признал он. – Вы трое вообще на редкость здравомыслящие люди. Потому мы и имеем дело с вами, а не с кем-нибудь другим. Но суть проблемы как раз и состоит в том, что в истории с Копьём Судьбы решения принимаются и приказы отдаются не совсем здоровыми людьми. Для них конечный результат – не всегда результат. Логика здесь отсутствует. Опора – на символы, на неукоснительную точность исполнения определённых ритуалов. Разобраться в этом трудно и для непосвящённого человека – почти невозможно. Однако в составе нашей контр-операции будут принимать участие несколько специалистов в этой области. У вас будет предостаточно времени прояснить для себя мотивацию наших противников. В любом случае, у нас нет выбора – мы должны перехватить американцев.
– Чистейшей воды авантюра, – сказал Громов. – «Перехватить» – как вы это себе представляете? «Варяг» – посудина, конечно, мощная, но главной силой любого авианосного соединения было и остаётся авиакрыло. Насколько я помню, типовое американское авиакрыло состоит из восьмидесяти шести боевых машин. Что с этой армадой могут сделать три пилота, которые пока даже не умеют садиться на палубу?
– Начать с того, что вас будет не трое, – ответил Фокин. – Мы уже сформировали четыре авиационных звена, ваше – пятое.
[38]
– Ё-моё! – не сдержал возгласа Стуколин. – Двадцать машин против восьмидесяти шести. Да нас собьют к чёртовой матери в первую же минуту!
– Далее, – Фокин сделал вид, что не услышал его замечания. – Если совсем начистоту, то мы не собираемся вести боевые действия против американцев. Наша задача, как я уже говорил, совершенно противоположная – предотвратить войну. Поэтому ваши самолёты будут подниматься в воздух только затем, чтобы продемонстрировать серьёзность наших намерений.
– А если какой-нибудь придурок пальнёт с перепугу?
– Главное, чтобы вы с перепугу не пальнули. Всё остальное мы берём на себя.
– Но-но, – обиделся Стуколин. – Попрошу без оскорблений. Мы своё дело знаем не хуже вас.
– Итак, – подвёл черту Фокин, – вы готовы отправиться за Копьём Судьбы?
– А что, есть другие предложения? – поинтересовался Лукашевич.
– В конце концов, мы ведь считаемся пиратами, – с усмешкой сказал Громов, и все снова посмотрели на него. – А у каждого уважающего себя пирата должен быть свой клад…
Глава третья
Заклятые друзья
(Река Киликия, Сирия, июнь 1190 года)
Сказать, что славный рыцарь и воин Храма
[39]
Гуго Сакс ненавидел Фридриха Барбароссу – значит, ничего не сказать. Всё зло мира сконцентрировалось для Гуго в этом рыжебородом самозванце, провозгласившем себя Императором и некогда поставившем на колени самого Папу. Гуго не просто желал Фридриху смерти – он желал ему смерти долгой, мучительной, страшной – такой, чтобы муки ада, куда, без сомнения, попадёт Фридрих после своей кончины, показались тому облегчением.
Самое любопытное, что ненависть эта не имела под собой никакой логической мотивации – в другие времена её назвали бы «животной», – и сам Гуго нередко задумывался, почему же он мечтает о скором наступлении того светлого дня, когда сможет выпустить кишки человеку, которого, по идее, должен оберегать и в случае опасности прикрыть своей грудью. А когда задумывался, то вспоминал свой давний разговор с Папой. Подробности этого разговора были единственной тайной Гуго, которую он не раскрыл бы и на исповеди. Впрочем, нужды исповедоваться у Гуго Сакса теперь не было: Папа предусмотрительно отпустил ему все грехи: и прошлые, и будущие.
