И всё же он очень остро ощущал свою неполноценность – ведь в «приемнике» хватало ребят без вредных привычек, но с гораздо большим жизненным опытом, чем Москаленко-младший. Среди кандидатов были, например, парни, отслужившие в наземном обеспечении ВВС. Были настоящие летчики, освоившие две-три машины в аэроклубе. Были спортсмены, увешанные значками, как елка игрушками. Были прожженные эрудиты, которые, казалось, знают об авиации всё и даже больше. И все они хотели летать – чаще, быстрее, выше и дальше.
Из-за специфики заведения и огромного конкурса вступительные экзамены сдавали по полной, а не по сокращенной программе, как в обычных вузах. Юра предполагал, что если его не завалят на медкомиссии, то главной проблемой будет физика – он знал ее хорошо, намного лучше, чем бывшие одноклассники, тут группа начальной летной подготовки помогла, но именно потому, что Москаленко-младший изучал физику более широко, он понимал, что знает пока очень мало. И опасался, что завалится на каком-нибудь глупом вопросе. Например, на электромагнетизме. Или на ядерном распаде. Мало ли вопросов может придумать хитроумный преподаватель?
Тем не менее экзамены Юра сдал без труда, но чуть не завалился на собеседовании.
Об этом мероприятии кандидата никто не предупредил. Намотавшись за день, Юра решил отдохнуть в казарме, поваляться на койке, но тут его окликнул дневальный и велел идти в штаб. В высокой штабной палатке Москаленко-младшего дожидалась целая комиссия: один врач, три пожилых офицера, замком «приемника» и какой-то хмырь в штатском, с некрасивым, словно бы помятым, лицом. Этот последний Юре сразу не понравился – когда хмырь смотрел на кандидата своими чуть навыкате глазами, то возникало ощущение, будто он смотрит не на человека, а куда-то мимо, за него. Очень неприятный тип! Позднее Юра узнал, что хмырем этим был майор Скворцов из Пятого управления КГБ, расформированного осенью 86-го по решению Политбюро. Офицеров «пятерки» не стали увольнять из органов, а разбросали по воинским частям в помощь замполитам. Кто-то из них нашел себе в этом службу по душе; кто-то, оскорбившись, уволился сам и ушел искать счастья в личной жизни; кто-то озлобился на весь мир, начал выпивать и мучить других людей. Так вот, майор Скворцов принадлежал к этой, к самой распоследней, категории бывших сотрудников Пятого управления. Особенное удовольствие он получал от измывательств над кандидатами, отлично понимая, что в период поступления в училище те не могут «качать права», требуя к себе какого-то особого уважения или внимания.
Поначалу Юра ничего плохого не заподозрил – с чего бы вдруг? Доложился по всем правилам, уселся на предложенный стул, а потом его засыпали вопросами. Спрашивали, почему он решил стать военным летчиком, почему не захотел пойти в гражданскую авиацию, уверен ли, что справится с тяготами службы, что не сбежит через полгода домой, к мамочке. Юра отвечал уверенно, а по поводу гражданской авиации от себя добавил, что хочет летать не только в небе, но и в космосе, и знает, что эта цель станет ближе, если он будет летать именно в ВВС, а не на самолетах «Аэрофлота».
– А есть разница? – удивился замком «приемника». – В смысле между небом и космосом? – поправился он.
Тут Юре представилась возможность щегольнуть эрудицией, благо почву для этого подготовил еще Михалыч – инструктор аэроклуба, любивший повечеру, после уроков и полетов, порассуждать на отвлеченные темы, благо благодарных слушателей у него хватало.
– Небо, – ответил Юра, – это пространство у нас над головой. Это атмосфера, воздушная оболочка. На самом деле она искажает наше восприятие того, что находится дальше… точнее, выше неба. Небо – это изображение космоса, а не сам космос. Звезды мерцают, потому что с земли мы видим не звезды, а свет звезд. Он прошел через атмосферу, а атмосфера рассеяла и исказила его. А космос он существует сам по себе, вне нашего восприятия, вне нашего неба. Его невозможно исказить.
– Умно, – сказал один из пожилых офицеров, с уважением посмотрев на юного философа.
– Не умно, а заумно, – сказал хмырь Скворцов, смерив Москаленко-младшего презрительным взглядом. – Не то спрашиваете, товарищи! Этот наглец нам прямо говорит, что летчиком-пилотом быть не хочет. А хочет быть космонавтом. Космос он хочет познавать. А если все в космос полетят, кто, млин, рубежи Родины защищать будет?
Юра забеспокоился, сообразив, что допустил ошибку.
– И в самом деле, – согласился с доводами хмыря один из пожилых офицеров. – Нам ведь здесь летчики нужны, а не космонавты. Хотя, конечно, в Оренбургском кто только не учился. Юрий Алексеевич Гагарин, между прочим… Но ты осознаешь, кандидат Москаленко, что в космонавты берут лучших из лучших? Ты понимаешь, что можешь никогда не стать космонавтом?
– Понимаю, – ответил Юра. – Я мечтаю стать космонавтом, но это для меня очень отдаленная цель. Прежде всего я хочу стать хорошим летчиком. А стать хорошим летчиком можно только в Оренбургском училище. Я буду очень горд, если вы меня примете.
Пожилой офицер покивал, потом посмотрел на хмыря в штатском и спросил, обращаясь к нему:
– У вас еще есть вопросы к кандидату, товарищ майор?
Хмырь мотнул головой и набычился. А потом задал новый вопрос, который поставил Юру в тупик:
– А вот скажи мне, кандидат, как ты считаешь – реформы, которые проводит партия, – это закономерный ход исторического развития? Или это временные меры для того, чтобы преодолеть кризис?
Замком «приемника» открыто хохотнул. А Юра призадумался. В десятом классе ввели новый школьный предмет под названием «Социология и общественные отношения» – вести его взялась «историчка», но утвержденных планов по предмету не было, потому Алевтина Анатольевна, опираясь на методические указания, рассказывала на уроках «Социологии» исторические анекдоты. Считалось, что на примерах Великой французской революции и Великого перелома, организованного Сталиным, молодежь сумеет понять, как развиваются социумы, какие законы ими управляют, почему происходят реформы и революции. Сколько не напрягал Юра свою память, но ничего на ум не приходило. А о причинах и движущих силах современных реформ он как-то не задумывался – не до того ему было.
– Мы ждем, – напомнил о себе хмырь в штатском, когда пауза между вопросом и ответом стала затягиваться.
В голосе хмыря не было ничего иезуитского, но вел он себя именно как иезуит.
– Мне кажется, – сказал Юра осторожно, – реформы – это результат исторического развития социализма. Они основываются на высоком уважении к советскому человеку, к его нуждам и запросам. Реформы были начаты для того, чтобы сделать жизнь советского человека более комфортной, более устроенной.
– Ты хочешь сказать, кандидат, что до реформ она была неустроенной?
Юра понял, что его топят. Но собирался держаться на плаву до последнего.
– Для многих она была вполне себе устроенной, – отозвался он, насупившись. – Для меня, например, она была очень даже устроенной. Но нужно стремиться к лучшему. И людям, и государству. Еще не всем гражданам Советского Союза комфортно жить. Ведь наша страна пережила войну, репрессии сталинского периода. Много людей погибло, много городов было разрушено. Потому мы отстали от тех стран, которые меньше всего пострадали в войне. От Америки, например. Нам нужно нагонять. А нагнать и обогнать можно только через реформы. Через такие реформы, которые сделают жизнь каждого советского человека лучше…
