(Поправляет форму, успокаивается, прежде чем продолжить).
— Децимация… раньше я думала, что это истребление, опустошение, разорение… а на самом деле это убийство десяти процентов, каждый десятый должен умереть… именно так с нами и поступили.
Спецназовцы согнали нас на плац. Новый командир произнес речь о долге и ответственности, о том, что мы давали клятву защищать родину, а потом нарушили из-за эгоизма, вероломства и личной трусости. Я никогда прежде не слышала таких слов. «Долг»? «Ответственность»? Россия, моя Россия, была всего лишь аполитичным хаосом. Мы жили в неразберихе и коррупции, мы только пытались протянуть до завтра. Даже армия не была бастионом патриотизма — просто место, где можно получить профессию, пищу и кров, а иногда немного денег, чтобы послать их домой, когда правительство решало-таки заплатить своим солдатам. «Клятва защищать родину»? Мое поколение не знало таких слов. Их можно было услышать от ветеранов Великой Отечественной войны, сломленных, безумных чудил, которые осаждали Красную площадь с потрепанными советскими флагами в руках и рядами медалей, пришпиленных к выцветшей, побитой молью форме. Долг перед родиной был шуткой. Но я не смеялась. Я знала, что будут казни. Нас окружали вооруженные люди, охрана на сторожевых вышках, и я была готова, каждая мышца тела напряглась в ожидании выстрела. А потом прозвучали эти слова…
«Вы, испорченные дети, думаете, что демократия — божий дар. Вы ее ждете, вы ее требуете! Ну что ж, теперь у вас есть шанс ее вкусить».
Да, эти слова будут звучать у меня в голове всю оставшуюся жизнь.
— Что имелось в виду?
— Нам предоставили самим решать, кто будет наказан. Разбили на группы по десять человек, и велели выбрать, кого казнить. А потом мы… мы собственноручно убивали своих друзей. Мимо нас прокатили эти тачки. Я до сих пор слышу, как скрипят колеса. Внутри было полно камней, размером с кулак, острых и тяжелых. Одни кричали, просили нас, умоляли, как дети. Другие, как Бабурин… он просто молча стал на колени и глядел мне прямо в лицо, когда я опускала камень.
(Жуганова тихо вздыхает, оглядываясь через плечо на зеркало, прозрачное с одной стороны).
— Чудесно. Просто чудесно. Традиционные казни могли усилить дисциплину, насадить порядок сверху, но, сделав соучастниками, нас сплотили не только страхом, но и чувством вины. Мы могли сказать «нет», отказаться и умереть, но не сделали этого. Мы покорились, сделали осознанный выбор, и поскольку этот выбор был оплачен такой высокой ценой, не думаю, что кто-то захотел бы вновь перед ним оказаться. Мы отринули свободу в тот день, и с великим облегчением. С того момента мы жили с настоящей свободой, свободой ткнуть в кого-то другого и сказать: «Мне приказали! Это они виноваты, не я». Свобода. Помоги, Боже, сказать: «Я только выполнял приказ».
Бриджтаун, Барбадос, Вест-Индская Федерация
Бар Тревора словно олицетворяет Дикую Вест-Индию или просто «особую экономическую зону». Это не то место, которое большинству людей напомнит о порядке и спокойствии послевоенной карибской жизни. Бар создавался с другой целью. Отгороженные от остальной части острова, приветствующие бесцельное насилие и распутство «особые экономические зоны» созданы для того, чтобы разлучать «не островитян» с их деньгами. Т. Шону Коллинзу, похоже, нравится, что я чувствую себя не в своей тарелке. Гигант-техасец мечет в мою сторону стопку убийственного рома, потом кладет на стол большие ноги в ботинках.
— Названия тому, чем я занимался, еще не придумали. Реального названия. «Независимый подрядчик» звучит так, словно я кладу кирпичи или размазываю цемент. «Служба личной безопасности» наводит на мысль о тупом магазинном охраннике. «Наемник» уже ближе, но в то же время от меня настоящего — дальше не придумаешь. Наемник — это чокнутый ветеран Вьетнама, сплошь покрытый татуировками, который горбатиться в сточной канаве третьего мира, потому что не может вернуться в реальность. Я совсем другой Да, я ветеран, да, я использовал свои навыки, чтобы заработать деньги… Самое смешное — в армии, там всегда обещают научить вас «получать прибыль», но никогда не говорят что в конечном счете ничто не приносит такую прибыль, как умение убивать одних людей и ограждать от убийц других.
Возможно, я и был наемником, но по мне вы бы никогда этого не сказали. Опрятный, с хорошей машиной, прекрасным домом и приходящей раз в неделю домработницей. Много друзей, брачные планы, и гандикап в загородном клубе не хуже, чем у профи. Более того, я работал на компанию, которая ничем не отличалась от тех, что были до войны. Никаких плащей и кинжалов, явок и полночных депеш. У меня был отпуск и больничный, полная медицинская и чудесная стоматологическая страховка. Я платил налоги, платил взносы в пенсионный фонд. Мог бы работать за океаном, видит Бог, спрос был огромный, но, насмотревшись, через что прошли мои приятели, я сказал: идите вы, лучше буду охранять какого-нибудь жирного директора или никчемную тупую знаменитость. Вот таким меня и застала Паника.
Ничего, если я не буду упоминать имен, ладно? Некоторые из этих людей еще живы, их бизнес процветает, и… верите, они до сих пор угрожают подать на меня в суд. После всего, что случилось! Ладно, короче, я не называю имен и мест, но могу сказать, что это был остров… большой остров… длинный остров, прямо рядом с Манхэттеном. За это на меня в суд не подадут, правда?
Мой клиент… не знаю, чем конкретно он занимался. Что-то из сферы развлечений или крупных финансовых операций. Черт его знает. Думаю, он мог быть даже одним из старших акционеров моей фирмы. В любом случае у него были бабки, и он жил в потрясной хате рядом с пляжем.
Наш клиент любил общаться с людьми, которых знали все. Он собирался обеспечить безопасность тех, кто мог поднять его реноме во время и после войны, играя Моисея для напуганных и знаменитых. И знаете что: они велись. Актеры, певцы рэперы, спортсмены и просто известные лица, которые видишь на ток-шоу или в реалити-шоу, и даже эта богатая испорченная шлюха, шляющаяся с утомленным видом, знаменитая только тем, что она богатая испорченная шлюха, шляющаяся с утомленным видом.
Был один магнат, владелец звукозаписывающей компании, с огромными бриллиантовыми сережками в ушах. Он хвастался, что это точные копии побрякушек из «Лица со шрамом». У меня не хватало духа сказать ему, что синьор Монтана носил совсем другие.
Был парень из политиканов — ну, знаете, тот, что с шоу. Политический комедиант. Он нюхал кокаин, насыпав его меж буферов крохотной тайской стриптизерши, а в перерывах разглагольствовал, что дело не только в противостоянии живых и мертвых: случившееся пройдет ударной волной по всем аспектам общества: социальному, экономическому, политическому, даже природоохранному. Парень говорил, что подсознательно все уже знали правду во время «Великого Отрицания», и поэтому так сильно разорались, когда тайное стало явным. Его слова имели смысл, пока он не начал бухтеть о кукурузном сиропе с высоким содержанием фруктозы и о феминизации Америки.
Бред собачий, понимаю, но таких перцев как-то ожидаешь там увидеть. По крайней мере я ожидал. А вот их «люди»… У каждого, не важно, кто он и чем занимается, должно иметься невесть сколько стилистов, пресс-агентов и личных помощников. Некоторые из них, по-моему, неплохие ребята, они просто зарабатывали деньги или обеспечивали таким манером свою безопасность. Молодые пытались подняться. Не могу винить их за это. Но другие… настоящие придурки, тащились от запаха собственного дерьма. Всего л ишь грубые хамы, отдающие приказы направо и налево. Один парень застрял у меня в голове только потому, что носил бейсболку с надписью «Сделай это!». Наверно, он был главным управляющим того жирного урода, который выиграл в концерте самодеятельности. Он собрал вокруг себя не меньше четырнадцати человек! Помню, сначала я подумал, что невозможно приглядывать за всеми этими людьми разом, но после первого обхода территории понял, что босс позаботился обо всем.
