Я организовал командный пост в отеле «Ренессанс». Хорошая дислокация, большая зона обстрела и достаточно места для нашего подразделения и нескольких сот беженцев. Мои люди, те, кто не был занят на баррикадах, пытались занять похожие здания. Когда дороги заблокированы, а поезда не ходят, лучше всего изолировать как можно больше гражданских. Помощь была близко, вопрос — когда она поспеет.
Я собирался организовать команду для поиска оружия — у нас кончались боеприпасы — когда поступил приказ отступать. Ничего необычного. Наше подразделение отступало с самых первых дней Паники. Только одна деталь — пункт сбора. Они использовали координаты картографической сетки, в первый раз за все время с начала заварушки. До тех пор нам просто передавали название гражданских пунктов по открытому каналу, чтобы беженцы знали, куда подтягиваться. Теперь это была закодированная передача по карте, которую мы не использовали с конца холодной войны. Мне пришлось трижды подтвердить координаты. Нас посылали в Шафштедт, к северу от канала между Северным и Балтийским морями. Все равно что в гребаную Данию!
Кроме того, нам строго приказали не брать с собой гражданских. Хуже того, приказали не говорить им о своем уходе! Какая-то чушь. Они хотели, чтобы мы отступили в Шлезвиг-Гольштейн, но оставили беженцев? Хотели, чтобы мы бросили все и сбежали? Должно быть, какая-то ошибка.
Я запросил подтверждение. И получил его. Запросил снова. Вдруг у них не та карта или поменялись коды без нашего ведома (это была бы не первая их ошибка).
И тут я обнаружил, что со мной говорит генерал Ланг, командующий всем Северным фронтом. У него дрожал голос. Я слышал это даже сквозь треск выстрелов. Он сказал, что никакой ошибки нет, что мне надо собрать остатки гамбургского гарнизона и немедленно выступить на север. Не может быть, говорил я себе. Забавно, да? Я принимал все, что происходило вокруг, мертвецов, которые воскресали, чтобы сожрать мир, но это… исполнить приказ, который косвенно приведет к массовому убийству?
Так вот. Я хороший солдат, но я еще и западный немец. Чувствуете разницу? Тем, кто с востока, внушали, что они не ответственны за зверства Второй мировой войны, что они, как добропорядочные коммунисты, не меньше других пострадали от Гитлера. Понимаете теперь, почему скинхеды и неофашисты появлялись в основном на востоке? Они не чувствовали ответственности за прошлое, как мы на западе. Нас с колыбели учили нести позорное бремя прадедов. Нас учили: даже надев военную форму, вы в первую очередь должны быть верны своей совести, невзирая на последствия. Вот как меня воспитали, и вот как я ответил. Я сказал Лангу, что не могу в здравом уме выполнить такой приказ, что не могу оставить людей без защиты. Тут он взорвался. Крикнул, что я буду следовать полученным инструкциям — или меня и моих людей обвинят в измене и накажут «по-русски». До чего мы докатились, подумал я. Все слышали, что творилось в России… мятежи, репрессии, децимации. Я оглянулся на всех этих мальчиков восемнадцати-девятнадцати лет отроду. Уставших и напуганных, сражающихся за свою жизнь. Я не мог так с ними поступить и отдал приказ об отступлении.
— Как они отреагировали?
— Жалоб не было. По крайней мере не слышал. Они немного поспорили между собой. Я притворился, что не замечаю. Они исполнили свой долг.
— А гражданские?
(Пауза).
— Мы получили все, что заслуживали. «Куда вы? — кричали нам из домов. — Вернитесь, трусы!»
Я пытался отвечать, говорил: «Мы придем за вами. Вернемся завтра с подкреплением. Просто оставайтесь на месте мы вернемся завтра».
Они не верили.
«Мерзкий лгун! — крикнула какая-то жен шина. — Из-за тебя умрет мой ребенок!»
Большинство не пытались следовать за нами, они слишком боялись зомби на улицах. Пара храбрецов вскарабкалась на наши бронетранспортеры и попробовала вскрыть люки, мы их сбросили. Нам пришлось закрываться, потому что из домов в нас начали кидать всякую всячину — лампы, мебель. Одного из моих людей ударило полным ночным горшком. Я слышал, как по люку моего «Мардера» чиркнула пуля.
На пути из города мы прошли мимо расположения последнего из новых подразделений быстрого реагирования. Их сильно потрепало в начале недели. Я тогда еще не знал, что они были одними из тех, кого решили пустить в расход. Эти люди прикрывали наше отступление, чтобы за нами не увязалось слишком много зомби или беженцев. Им приказали держаться до конца.
Их командир сидел на башне своего «Леопарда». Я его знал. Мы вместе участвовали в компании НАТО С ВС в Боснии. Наверное, будет слишком сентиментально сказать, что этот парень спас мне жизнь, но он принял-таки сербскую пулю, которая определенно предназначалась мне. В последний раз я видел его в больнице, в Сараево, он смеялся, что выберется из этого дурдома, который какой-то недоумок назвал страной. И вот встреча на разбитой дороге в сердце собственной страны. Мы встретились взглядами и отдали друг другу честь. Я нырнул обратно в БТР и притворился, что изучаю карту, чтобы водитель не увидел моих слез. Когда мы вернемся, пообещал я себе, я прикончу этого сукина сына.
— Генерала Ланга…
— Я все распланировал. Я ничем не покажу гнева, не вспугну его. Доложу обстановку и извинюсь за свое поведение. Наверное, он захочет поговорить со мной по душам, попытается объяснить или оправдать отступление. Хорошо, думал я, терпеливо его выслушаю, пусть расслабится. Потом, когда Ланг встанет пожать мне руку, я вытащу пистолет и выбью его восточные мозги прямо на карту того, что было нашей страной. Может, вокруг будет стоять весь личный состав, все эти «шестерки», которые «только выполняли приказ». Я бы пристрелил их всех, прежде чем они успели бы уложить меня! Это было бы превосходно. Я не собирался строевым шагом проследовать в ад, как какой-нибудь сопляк из гитлер-югенд. Я бы показал генералу и всем остальным, что значит быть настоящим Deutsche Soldat.
— Но этого не случилось.
— Нет. Я пробрался в кабинет генерала Ланга. Я и мои люди последними перешли канал. Он ждал этого. Как только поступил доклад, он сел за стол, подписал пару приказов, запечатал в конверт письмо для семьи и пустил себе пулю в голову.
Козел. Теперь я ненавижу его даже больше, чем по дороге из Гамбурга.
— Почему?
— Потому что теперь я понимаю, отчего он поступил так, как поступил. Теперь мне известны детали плана Прочнова.
[29]
— Неужели, поняв это, вы ему не посочувствовали?
— Шутите? Именно поэтому я его и ненавижу! Ланг знал, что это только первый шаг и нам понадобятся такие люди, как он, чтобы выиграть войну. Чертов трус. Помните, что я сказал о долге перед совестью? Нельзя никого обвинить, ни автора плана, ни командира, только себя. Вам приходится делать выбор и переживать его последствия каждый мучительный день. Ланг знал об этом. Вот почему он бросил нас, как мы тех гражданских. Генерал видел дорогу впереди, крутую ненадежную горную тропку. Нам всем пришлось по ней вскарабкаться, таща на плечах груз того, что мы совершили. Он не смог. Он не вынес тяжести.
