Я решительно развернулась и отправилась к своим комнатам. Если план, что я составила за эти дни, верен, над ними располагается башня Далена. Вот испорчу трубу отопления, развинчу ее у себя и наслушаюсь секретов ордена вволю! Маленького пустяка, правда, не хватает: разобрать трубу и у Далена в комнате. Разве что мастером-техником прикинуться? Но они чинят, а не ломают…
Я пожала плечами. А, была не была! Не драконы горшки обжигают. Проберусь в башню, а там посмотрим. Может быть, Дален знает что-то и о Корлине.
Первый замок я открыла без труда. Сложнее было прокрасться внутрь: по коридору бродил мальчик лет тринадцати с таким нарочито-невинным видом, словно это Марек его подговорил. «Или подкупил», — добавила я про себя.
Со второй преградой пришлось повозиться. Крошечная дырочка в двери оказалась пастью дракона: когда замок уже был готов сдаться, что-то звякнуло, и над плечом свистнула струя огня. А если бы Дален ключ забыл?
Интересно, а чужак так же легко попадет куда угодно? Вот де Вельер: если бы его не заковали тогда, расхаживал бы он тут, как я?
Может, Марек как раз и хочет это проверить?
Винтовая лестница вилась ажурной вязью, как ворота замка. И тут не-магам вход закрыт? Я осторожно ступила на первую плиту. Ничего.
Когда лестница осталась за спиной, впереди послышались голоса. Я подумала и села в коридоре, за неплотно прикрытой дверью.
Зазвенела ложка. Мед? Суп? Травяной чай?
— …Что один из моих родителей был драконом? — насмешливо спросил женский голос. Эйлин.
— Не обязательно, — ответил мужчина. — Дед или даже прабабушка. Если верить Анри, магия случайным образом передается до четвертого колена. Потом вероятность падает до нуля.
— Вероятность, — медленно произнесла Эйлин. — Возможность. Дален, ты веришь, во что говоришь?
— Это не укладывается в голове, согласен, но…
— Если все маги — потомки от браков людей и драконов, магия не кончается на четвертом поколении, — жестко отрезала Эйлин. — Это математически неверно. Любой, сколь угодно отдаленный потомок такого союза может родиться волшебником.
— А, ты об этом. Я надеялся, ты скажешь, что это значит для тебя.
— Смятение, ты же знаешь, — звон чашки. — Я всегда думала, что маги — случайность. Люди — потомки Первого, он был драконом; остаточный огонь, все ясно и просто.
— А твой бывший ученик?
— Анри — печальное исключение. Ведь, кроме него, о смешанных союзах никто не заикался. Разве что Вельер?
— Вельер и «драконьи невесты», — подтвердил за дверью ее собеседник. — Больше никто не хвастался. Что до обычных романов, я не знаю ни о чем подобном ни до войны, ни после; кто знает почему. Мне известно лишь одно исключение.
Долгое молчание.
— Мы правильно сделали, что не сказали де Вельеру о находке Анри, — наконец сказала Эйлин. — Даже сейчас не известно, какая из идей верна. Если Анри и прав, что с того?
— Если Анри прав, мы связаны с драконами куда глубже. Не через миф, а через род.
— Дален… — усталый вздох. — Кто тебе ближе — отец или ученик? Мать твоей матери или друг? Мы не драконы, чтобы обнять всех.
— Мы выбираем. И, может быть, из-за этого и воюем. Драконы видят в нас свое прошлое: легкий огонь, беззаботность, силу.
— Одиночество, — добавила Эйлин. — Каждый ищет, чего ему не хватает? Драконы завидуют нашей свободе?
— А мы — их верности роду. Все верно.
— Все же я не понимаю. Пусть они узнают, что Анри — сын Верга. Что изменится? Его заклеймят как предателя, а если он «раскается», оттолкнут как ренегата.
— Или примут, как блудную овцу.
— Это же страшный проступок, пренебречь родом. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаешься, Эйлин. Но это обоюдоострое лезвие. Драконы клянут нас за то, что мы не даем им огня, а мы — за то, что дикое пламя заливает нас. Может быть, последний довод их убедит?
— Или оттолкнет окончательно, — возразила Эйлин. — Что, если сама идея вызовет у них отвращение? Смешанные браки, фи! В пепел их!
— Ты забыла самое главное. Если ты — часть рода, твое мнение имеет ценность. Каждый дракон ведет огонь, куда захочет. Если мы верим, что дикое пламя нас сожрет, так тому и быть. Если верим, что тонкий огонь должен вызреть, прежде чем достаться всем, — это стоит уважать. Нам дадут право идти своей дорогой.
— Наивно.
— Но возможно.
— И люди в любом случае останутся на обочине.
— А может быть, это мы на обочине, Эйлин? С тех пор, как закончилась война, сколько раз нас спрашивали, что мы думаем? Чего хотим? Поклонение и обожание отмерло с драконами. Нами пользуются, только и всего.
— Да и во время войны орден не баловали… — вздохнула Эйлин. — Но я не об этом. Что скажут жители Галавера, если мы найдем общий язык с драконами? Поблагодарят или ощетинятся вилами и топорами?
— Мы нашли хрупкое равновесие, — устало ответил Дален. — Будем его поддерживать по мере сил. Куда важнее, что подумаете вы с Мареком. Мне кажется, или ты цепляешься за любой предлог, чтобы никогда его не видеть?
Горький смешок.
— Марека?
— Риста.
Молчание. Звяканье ложки.
По коридору потянуло холодом.
— Я прав?
— Неразумно и неестественно любить больше одного раза, — голос Эйлин полон иронии, словно она смеется над собой. — Но когда первый раз заканчивается отрубленной рукой, о какой новой встрече может идти речь?
Я вздрогнула.
— Марек бы не согласился.
— Еще бы. Ведь это его зовут Палачом.
— Ты жестока, — после короткого молчания произнес Дален.
— Иногда, по ночам, когда звезды освещают пустую постель, а мне не спится. Ты же хочешь откровенности. Вот что я думаю, — ее голос приобрел прежние нотки, жесткие и отстраненные, — есть случаи, когда никто не виноват. Ни юноша-дракон, который захотел узнать, чем занимается орден в его замке, ни девушка, которую он встретил в библиотеке. Ни разговоры в темноте, ни наспех переписанные свитки, ни вдумчиво пересказанные легенды. Кстати, я тогда предала орден, если тебя это интересует.
— Меня тебе все равно не догнать, — отмахнулся, Дален. — Кто устроил ловушку, не говоря тебе? Кто разрешил Мареку применить огненные браслеты? Кто не смог закрыть заклинание, когда Рист взлетел?
— Стал собой, — поправила Эйлин. — Они так говорят.
— Ты не виновата. Ты его не прогнала, Марек не договорился, я не удержал руку. О Мареке вообще разговор особый. После того, что произошло с его сестрой…
— Он защищал меня, — обрезала она. — Никто не виноват. Но никому от этого не легче.
