Я подумал, не прогуляться ли мне на ближайший аэродром с помпухой и не угнать ли какой-нибудь приличный самолет, чтобы свалит наконец отсюда на фиг, ю тут же подумал, что на аэродромах сейчас будет не протолкнуться от таких же инициативных граждан, мобилизованных тупыми генералами, и оставил эти мысли.
Потом до меня дошло, что никаких самолетов и вообще ничего интересного на этих армейских объектах уже нет, все давно украдено якобы тупыми генералами. И именно для того, чтобы прикрыть эти кражи, армейское начальство сейчас разоружает своих подчиненных, которые, конечно, не смогут удержать спровоцированные телевидением толпы мародеров.
— Какие же вы все мрази, — укоризненно сказал я телевизору и выключил его, потому что физическиустал расстраиваться.
Я полез в холодильник, нашел там позапозавчерашние щи и решил их съесть, пока не началось.
Впрочем, едва я поставил кастрюлю на огонь, по кухне тут же распространился невероятно гадкий запах тухлятины, и я понял, что этих щей мне лучше не есть, разумеется, если я не думаю закончить жизнь самоубийством.
Я вылил содержимое кастрюли в унитаз, попутно порадовавшись беспримерному героизму сотрудников «Водоканала», благодаря которым в Питере еще работает канализация.
Впрочем, может быть, канализация работает только потому, что воровать там просто нечего. Или потому, что нет генералов от канализации — они бы, уверен, нашли, что украсть даже в таком безнадежном месте.
Потом я уныло шарил по пустым полкам холодильника, но тут как раз позвонил Палыч.
— Доброе утро, Антон, — очень сухо, по-деловому сказал он. — Я буду у тебя через пару минут. Собери шмотки на неделю и выходи во двор, чтобы нам не ждать. Времени в обрез, так что давай без глупостей! И учти — если у тебя баба, мы ее до дома подвозить не будем. Некогда!
Я пожал плечами и пошел собирать «шмотки на неделю». Интересно, что входит в это понятие? Зарядное устройство для телефона, документы и набор инструментов и так постоянно жили у меня в поясной сумке, а что еще может понадобиться человеку в течение недели?..
Я достал семь комплектов нижнего белья и, призадумавшись, кинул в дорожную сумку еще пару носков и трусов про запас. Потом походил по квартире в глубокой задумчивости, но так и не нашел больше ничего, что стоило бы взять в путь-дорогу.
В ванной я перекрыл краны с холодной и горячей водой, а в прихожей отключил пробки, после чего нацепил кроссовки, повесил на правое плечо помпу, накинул сверху куртку и вышел прочь, тщательно заперев за собой дверь. У меня вдруг появилась уверенность, что сюда я уже больше никогда не вернусь, и я даже подумал, не выкинуть ли по этому поводу ключи к чертовой матери, но удержал себя в руках, аккуратно положив ключи в поясную сумку и бережно ее застегнув.
Камуфляжный «форд» уже стоял во дворе, и его боковая дверь была отодвинута до отказа. Я проворно запрыгнул в салон, пожал руку Валере и кивнул сидящему за рулем Палычу, который тут же тронулся с места, не дожидаясь, пока мы захлопнем дверь.
Потом я откинулся в кресле, разглядывая сонное вытянутое лицо Валеры и квадратный затылок Палыча. Оба они молчали, и я тоже решил из принципа, точнее, из вредности помалкивать, покуда хватит терпения.
Мы на удивление быстро проехали центр, и Васильев уснул, неуклюже развалившись сразу на двух передних сиденьях. Странно на него машины действуют — сколько помню, Валерка в них всегда спит…
Потом потянулись километры заколоченных витрин магазинов на Московском проспекте, и только ближе к выезду из города Палыч наконец открыл рот:
— Сейчас будет КПП. Разговаривать будем только мы с Валерой. А ты помалкивай. Усек?
Я пожал плечами:
— Яволь, мой фюрер!
Впрочем, на КПП все оказалось проще, чем я думал. Палыч одной рукой отмахнулся так и не сданным удостоверением капитана угрозыска, а другой сунул молоденькому лейтенанту зеленую купюру прямо в нагрудный карман форменной рубашки.
Лейтенант сердечно, до ушей, улыбнулся, тут же сделал шаг назад от окошка и, не заглядывая в салон, дал отмашку сержанту на шлагбауме:
— Пропускай! Свои!
Мы проехали километров пять по шоссе, потом еще столько же по проселочной дороге и наконец тормознули у ворот воинской части.
Из будки охраны тотчас вышел статный, аккуратно выбритый седой мужчина и начал негромкий разговор с Палычем через открытое окно. Мужчина был одет в камуфляж без знаков различия, но я услышал, как Игорь уважительно называет его генералом.
Этот генерал не вызывал у меня неприятия, возможно потому, что был оборудован не круглой лоснящейся харей, как принято обычно носить у генералов, а сухощавым породистым лицом с четко очерченными губами, прямым римским носом и внимательными дерзкими глазами, в которые было приятно смотреть.
Разговор завершился так же внезапно, как и начался, — вдруг стали медленно открываться створки больших металлических ворот, украшенные красными звездами.
Генерал уверенно зашагал по асфальтовой дорожке, а Палыч медленно тронул следом микроавтобус. Это было похоже на выруливание трансатлантического лайнера на взлетную полосу, и я вдруг подумал, что меня, похоже, ожидает взлет в новую жизнь — взлет резкий и опасный, но зато многообещающий и потому долгожданный.
На протяжении следующих ста метров мы сделали не меньше пяти поворотов среди типовых одноэтажных серо-зеленых строений, так что я совершенно потерял ориентацию и просто таращился в окна, изучая местный армейский быт. Впрочем, ничего интересного я не обнаружил. И вообще, в этой странной воинской части я не увидел ни одного человека в форме, хотя людей и небольших погрузчиков сновало вокруг немало.
Больше всего эта часть походила на огромный коммерческий склад и, как быстро выяснилось, именно складом и являлась. Пока Палыч обсуждал с генералом последние детали контракта в самом дальнем углу небольшого складского помещения, проснувшийся Васильев проводил для меня политинформацию на примере этой базы. Он здесь, оказывается, уже дважды бывал, причем по стандартному поводу — расследованию обстоятельств смерти неустановленных граждан в ходе совершения ими попыток грабежа.
Умирающая армейская база оказалась необычайно востребованной сразу после первых, еще апрельских, беспорядков, которые прошлись по стране мутной волной с далекого и потому почти мифического Дальнего Востока до самого Калининграда, умудрившись зацепить даже Прибалтику с Польшей, а потом распространившейся на всю Европу, Северную Африку и, разумеется, на Ближний Восток. Это был совершенно загадочный феномен массового помешательства миллионов доселе вроде бы нормальных людей, впадающих в какое-то революционное неистовство от одного вида представителей власти.
Первая волна погромов началась с довольно невинной акции нескольких родственников арестованного во Владивостоке за превышение скорости водителя — суд назначил нарушителю штраф плюс лишение прав на полгода, и этот приговор, на самом деле совершенно справедливый и адекватный (редчайший случай!), вдруг вызвал бурю возмущения. Родные нарушителя, встретив его у здания суда, отправились небольшой, но нервной группой в центр Владивостока, и совершенно неожиданно к ним по пути стали примыкать десятки, а потом сотни и тысячи людей. Начались знаменитые дальневосточные беспорядки, завершившиеся жестоким убийством двух офицеров ГИБДД, и погромами нескольких магазинов.
