— Что за дерьмо ты там на меня роняешь!..
— Хотел бы я это знать… — пробормотал я, нашаривая на поясе свой любимый швейцарский ножик. Там, помимо прочих полезных прибамбасов, имелся маленький светодиодный фонарик.
Я посветил вокруг себя, но мощности фонарика хватило лишь на мои ноги да на встревоженную физиономию Палыча.
— Сходили, понимаешь, за хлебушком, — снова ругнулся Игорь.
Темень вокруг была абсолютной, и мне тоже стало не по себе.
— Надо выбираться. — Я показал лучом, куда следует двигаться. –
— Нуты и дятел! — возмутился Палыч. — Мы же оттуда пришли!..
Он замахал рукой совсем в другом направлении, и я начал яростно с ним спорить, пока вдруг не услышал странные звуки.
За соседними полками раздавалось отчетливое чавканье и хруст. Я посветил туда, целясь в проемы между стеллажами, и увидел худощавую женщину в строгой светлой блузке. Женщина держала в руках открытую банку икры и ела ее, зачерпывая пальцами. Рядом стоял мужчина, видимый мне только со спины, но он тоже ел — это было понятно по громкому чавканью и шевелению его приплюснутых ушей.
Мужик обернулся на свет и крикнул мне с набитым ртом:
— Ну, и хули ты тут светишь?! Прометей, бля, выискался!..
Палыч заржал и взял меня за плечо:
— Пошли отсюда. Здесь через пару минут такое начнется!
Он оказался прав — началось такое, что мне стало стыдно за принадлежность к роду хомо сапиенс.
Сотни невидимых, но очень активных покупателей на ощупь вскрывали деликатесы и не ели, а именно жрали их, торопливо заталкивая руками в рот непослушные кусочки. Обмениваясь короткими восклицаниями, группы граждан метались между полками, сообщая друг другу об открытии очередного месторождения деликатесов или выражая горечь попаданием на полки с макаронами.
Справа, среди стеллажей со спиртным, и вовсе происходила вакханалия — в горлышко одной из бутылок с чем-то крепким вставили фитиль и, используя эту бутыль как источник ясности, находили самые дорогие и элитные напитки. Лучше всего шли коньячок с виски, потому что открывать французские вина могли лишь немногие запасливые счастливчики, имеющие при себе штопор.
Потребители спиртного вели себя намного более развязно, чем тихо чавкающие пожиратели деликатесов. Правда, за те несколько минут, что мы с Палычем прибирались к выходу, раскрепостились все — целые делегации мародеров обменивались дружескими визитами, меняя награбленные продукты на спиртное и наоборот. Люди перестали стесняться — повсюду слышались разудалые крики и женские визги:
— Люди, кушайте, но только не подавитесь!
— Это я удачно зашел!..
— Икра-то просроченная! Горчит! Вот суки, а!..
— Ешь ананасы, рябчиков жуй!
— Товарищи, ешьте буржуазию!
— На вынос не получится — там архаровцы стоят, обыскивают…
Действительно, на выходе между рядами касс выстроились несколько человек в черной форме с фонариками в руках. Они были очень рассержены и повторяли выходящим из зала пьяным и сыто икающим посетителям одно и то же:
— Вынос продуктов из зала будет рассматриваться как кража! Ничего брать не разрешается! Выходите, не задерживайтесь!
Ближайший к нам охранник осветил нас с Палычем и изумленно закричал на весь зал:
— Трезвые?!
Он начал было ощупывать свободной рукой наши тела, но Палыч тут же брезгливо отпихнул его и сказал:
— Не суетись. Мы ничего не взяли.
Охранник слегка набычился, встал в проходе и начал осматривать нас с помощью фонаря:
— То, что не брали, я вижу. Но почему не пили?
Палыч молча протиснулся мимо него к выходу, а явслед за ним, бросив охраннику на прощание:
— Сифак лечим, чего непонятного.
— А-а,— посочувствовал охранник. — Вот ведь не повезло!
Мы сели в машину и, пока она заводилась, молча смотрели на темный куб супермаркета, из которого доносились слышимые теперь уже на улице радостные крики и даже песни в хоровом исполнении.
— Анекдот в тему знаешь? — вдруг спросил Палыч,заводя машину.
Я пожал плечами, и он продолжил, выруливая от обочины на темный проспект:
— Два журналиста жрут на халявном фуршете. Ну,метут все подряд, только писк за ушами стоит. А третий стоит, не ест ничего, не пьет. Они его спрашивают —ты чего, коллега, заболел? Он им отвечает — да нет, просто я ем, только когда мне хочется. Тогда они ему в ответ, хором — ну ты прям как животное!..
Я засмеялся, а Палыч, не отрывая взгляда от дороги, грустно заметил:
— Сколько раз такое вижу, каждый раз удивляюсь — как же люди недалеко ушли от животных.
— Где это ты такое уже видел? — удивился я.
— Где я видел, как ведут себя люди, дорвавшись до халявы? — переспросил Палыч. — да я всю жизнь за этим наблюдаю! От однокурсников на овощебазе до чиновников, которые цилят госбюджет.
— А-а, ты в этом смысле… — Я уважительно кивнул.
— А смысл всегда один: человек — это недоделанная человекообразная обезьяна, — Жестко сказал Игорь и затормозил.
Как выяснилось, прямо возле моего подъезда.
Глава третья
Ничто так не вызывает желание заткнуть уши, как немые женские вопросы. Сначала Ленка прыгала от радости (почти всю среду и еще часик-другой с утра четверга), узнав, что этим летом полетит с Лизкой отдыхать не к маме в Мурманск, а в настоящее теплое зарубежье. Но, отпрыгав положенное, она стала странно на меня посматривать своими серыми серьезными глазищами, и я, конечно, догадался, о чем она хочет меня спросить.
Поэтому я строго ответил:
— Нет! Ты же знаешь, почему я не считаю это необходимым. Я люблю тебя и все такое… Но пропивать последние деньги на тупой и никому не нужной пьянке я не стану. Мне эти две штуки еще потом отдавать, между прочим.
Ленка надулась, цапнула Лизку и потащилась на улицу гулять именно в тот момент, когда я залез в ванну мыться. Так что велосипед с ребенком она перла с четвертого этажа нашей «хрущобы» самостоятельно — под перекрестным обстрелом недоуменных соседских взоров.
Мы расписались с Ленкой сразу после рождения дочки, но свадьбы как таковой не было, поскольку не было ни лишних денег, ни главного — желания. Мне тогда отравляла настроение учеба, а Ленке просто было некогда организовывать подобное мероприятие — дочка забирала все время молодой мамаши без остатка.
Но Ленке очень хотелось покрасоваться в подвенечном платье, которое ей подарил негодяй Палыч. Он, гад, чувствует такие вещи и постоянно норовит напомнить мне обо всем, чего я не сделал в этой жизни. В результате Ленке уже два года хотелось праздника, который я был обязан организовать и оплатить. Но это же смешно, не правда ли?
