Я аккуратно перезарядил помпу, убрал «Иж» на место, за брючный ремень, и спросил еще раз:
— Ну?
Повисла глухая, тяжелая тишина — в ней было слышно прерывистое дыхание каждого из ублюдков.
— Дяденька, не убивай, мы больше не будем, — вдруг раздался нервный, плачущий голос.
— Да? Обоснуй, почему я должен тебе верить? — спросил я невысокого прыщавого паренька, и тот вдруг упруго присел передо мной на корточки и закрыл бритую голову синими от татуировок руками:
— Я не убивал никого! Я не убивал никогда! Я не убивал!
— Гы, во Дрон косит! — откликнулся его сосед, радостно оскалившись на меня желтыми зубами. — Он не убивал, да. Он только чилдров трахал! У него даже кликуха — Педофил,— снова радостно засмеялся сосед.
— Кого он трахал? — не сразу понял я.
— Чилдров, — осклабился желтозубый. — Ну, типа Детей. Бывало, что и с муттерами. Ну, это как придется. Кого в районе отловят, того и трахнут… — От желтозубого дебила понесло вдруг тошнотворными подробностями: — Прикольно было, когда сначала муттеров, потом чилдров. И наоборот тоже прикольно — они же смотрят всё, а орут вообще как резаные,..
— Чилдров с муттерами? — Я уже все понял, но никак не мог принять решения. Просто повернуться и уйти, чтобы не возомнить себя богом?
…Они не успели никуда уйти, даже поняв по моему лицу, что я сейчас сделаю. Только двое пробежали больше трех метров, а все остальные рухнули там, где стояли.
Конечно, мне пришлось еще доставать пистолет, чтобы прекратить шевеление и неуместный скулеж, который действовал мне на нервы.
Потом я повернулся к окнам жилых домов, где, я знал, сейчас смотрели на меня все уцелевшие аборигены микрорайона, вернул «Иж» за ремень, выпрямился и приложил свой правый кулак к вспотевшему от напряжения виску.
Мне ответил ясно слышимый вздох сотен, если не тысяч горожан, и я сам для себя осознал, что все сделал правильно.
Глава двадцать вторая
Вся последующая неделя стала цепью событий, на которые я уже никак не мог повлиять, даже если бы очень захотел. Я стал центром какого-то бурного водоворота, который засосал меня в свою пучину целиком, не оставляя малейшего шанса выбраться на поверхность или хотя бы вздохнуть.
«Коломенские» пришли на третий день после расстрела наркоманов — колонной из четырех милицейских «козелков» и двух легковушек с отломанными дверями. Нам неслыханно повезло, что они появились утром, когда дети еще завтракали, а не гуляли в саду, потому что бандиты сразу начали беспорядочно стрелять по автобусу и окнам здания, даже не пытаясь вести переговоры о сдаче.
Юля в тот момент кормила младших на втором этаже, а Валентина — старших на первом, но обе женщины одновременно приняли самое верное решение — загнали детей в коридор первого этажа. Он не простреливался с фасада, а чтобы защититься от обстрелов с торца, женщины начали строить под руководством Олега Мееровича баррикады из мебели.
Внизу я им был не нужен, и я бегом помчался на крышу, умоляя всех святых, чтобы урки не успели перемахнуть через забор и попасть в «мертвую зону».
Они не успели — они вообще никуда не спешили, эти вальяжные наглые твари, привыкшие за последние недели к безоговорочному повиновению всех окрестных аборигенов — от областных боссов до зашуганных участковых, не говоря уже о простых обывателях. Поэтому я легко снял сразу двоих габаритных мужиков, картинно, от бедра, поливавших наш уже и без того изрешеченный «Икарус» из автоматов.
Автоматная очередь с крыши и смерть двоих соратников ничуть не обескуражила остальных — посмотреть, отчего вдруг упали эти двое, вылезли из машин еще человек пять, и я торопливо стрелял по ним короткими очередями, понимая, что скоро халява закончится и враг начнет действовать намного умнее и хладнокровнее, а у меня всего шесть магазинов и один боец — я сам.
Впрочем, до умных действий тогда у них так и не дошло — эти кретины еще больше часа изображали Крепких Орешков, бегая у меня на прицеле вокруг забора, но так и не додумались прорваться в сад.
К обеду я насчитал, три верных трупа и порядка десяти раненых, а меня только пару раз зацепило, причем все в то же левое плечо. Я даже перевязываться не стал, потому что все нужное в этом плече уже было — и бинты, и антибиотики…
Урки «просекли фишку» только после того, как у меня со второго раза получилось выстрелить из гранатомета — первый раз я просто уронил трубу с крыши на козырек над входом, и граната взорвалась там, обрушив козырек и выбив все окна на втором этаже.
А вот второй выстрел получился удачным — граната угодила прямо в «козелок», и он остался чадить жирным черным дымом перед самой калиткой сада. Вот тогда остальные машины и рванули от нас, суетливо и нервно пересекая пустырь, и я от души поработал по движущимся мишеням. Если бы не солнце, которое слепило мне глаза, до спасительного угла ближайшей пятиэтажки доехали бы немногие. Впрочем, еще один «козелок» на пустыре все-таки остался, не добравшись до жилых кварталов метров тридцать, и это тоже было победой.
Очень довольный собой, я стоял на крыше, выпрямившись во весь рост, когда услышал за спиной знакомый бас Олега Мееровича:
— Наш юный фюрер осматривает театр будущих военных действий? Кстати, Москва там! — и он показал,где, по его мнению, находилась Москва.
Как я его тогда не пристрелил, не понимаю.
Впрочем, визит психиатра оказался кстати — мы поделили пополам сектора обстрела, и у меня появилось время, чтобы немного передохнуть. Но тут завибрировал телефон у меня в кармане
— Приветствую лидера «Гризли»! — услышал я голос Сыроежкина. — У вас там сегодня жарко, я смотрю.
— Откуда смотришь?
— С крыши, разумеется. Я, не поверишь, веду прямой репортаж с шестнадцатиэтажной точки в центре города. Помахать тебе ручкой?
Я осмотрелся по сторонам и действительно заметил точечную многоэтажку, на крыше которой копошились черные фигурки.
— Ну, как насчет очередной программной речи в перерыве между боями? Мне нужен пронзительный текст на фоне трассирующих пуль, — заявил Иван все так же глумливо, и меня не на шутку начал раздражать этот тон. А еще мне показалось, что телеоператора заметил Олег Меерович и теперь косился на меня с откровенной ухмылкой, довольно глупой в нашем теперешнем положении. Им всем смешно, бляха-муха.
— Вань, ты что, в самом деле сейчас в прямом эфире? — не поверил я.
— Ну да. Эту картинку я продаю сразу двум телекомпаниям, — с некоторым недоумением отозвался Иван.
Он действительно не понимал, что делает: для него это был «боевичок» с хорошими расценками за каждую отснятую минуту. Я, конечно, тоже не тургеневская девушка, но продавать расстрел в прямом эфире не сумел бы, это точно.
— Слушай сюда, придурок, — произнес я внятно. — Твое кино сейчас смотрят все, и «коломенские» — тоже. Ты же наводчиком сейчас работаешь, урод! Когда у тебя на экране задымит наш садик, можешь пустить титры — типа, тридцать пять детишек и четверо взрослых сгорели в ходе очередной бандитской разборки в городе Кашира.
