Просто пока нам не надо.
Вернулась Николь с пачкой глянцевых буклетов в руках и заострившимся от нервного напряжения лицом. Она села на свое место, ткнула пальцем Гансу в очки, торчавшие из нагрудного кармана, – дескать, надень, не позорься, и тут же начала читать мне лекцию, уже не отвлекаясь на окружающую публику:
– В число главных докладчиков тебя не включили – раньше надо было подсуетиться, тут мы опоздали. Но зато тебя снимут четыре телеканала, в кулуарах. Ты должен выдать несколько общих фраз о необходимости переориентации российской экономики с сырьевой иглы на машиностроительное производство и внедрение нанотехнологий, а потом обмолвиться парой фраз о расширении своего бизнеса. Скажешь, что мировой кризис уничтожил целые отрасли европейской промышленности и теперь тебе нужны металлургические заводы за Уралом, чтобы сэкономить на логистике. Запомнил, нет?
Я посмотрел ей прямо в глаза и честно сказал:
– Скажу все, как ты хочешь. Но потом, сегодня вечером, ты сделаешь то, что я хочу. Идет?
Напряжение спало с лица Николь, она весело покачала светлыми кудряшками и неожиданно, близко наклонившись, чмокнула меня в щеку, заодно щекотнув мой мгновенно вспотевший лоб ресницами:
– Идет, дурачина, идет. Вот тебе примерный текст, учи пока умные слова. – Она сунула мне в руку буклеты и снова повернулась к публике.
Ганс, скучая, тут же принялся копаться в буклетах, которые я положил себе на колени.
– О, газета. «Скандалы и убийства», – обрадованно прочитал название Ганс, выхватив из пачки красочный таблоид.
– Михась, глянь сюда, – услышал я удивленный шепот товарища.
Ганс тыкал толстым пальцем в фотографию на развороте. На фото, несмотря на размеры, довольно неважного качества, был запечатлен момент нашего ужина в «Дятле». Я сидел лицом к камере, поэтому мои эмоции были хорошо видны. Я смотрел на Николь, а она рассеянно смотрела вниз, на толпу. Напротив нас была запечатлена Мила со своим гнусным строителем. Мила была видна вполоборота, но ее взгляд, устремленный на меня, тоже был весьма красноречив.
– Тетка-то вчерашняя на тебя реально запала, – ревниво заметил Ганс. – Вот же рот у этой бабищи, прям хоть сейчас женись!
Я выхватил газету у него из рук, прочитать статью. Но там, собственно, никакой статьи и не было – к фотографии прилагался аршинный заголовок – «Михаил Прохоров с новой пассией» и подпись: « Как сообщают наши осведомленные источники, известный олигарх Михаил Прохоров инкогнито проводит время в Москве с друзьями ».
– У тебя родители живы? – вдруг спросил меня Ганс, разглядывая фотографию, и Николь тоже повернула заинтересованное личико ко мне, услышав этот вопрос.
Я опешил, с набирающим силу раздражением попеременно глядя на своих соседей.
– Про папашу ничего не знаю, не видал его никогда, а мать жива, – в конце концов сообщил я.
– Вот мамаша твоя обрадуется, когда эту фотку увидит, – рассудительно заметил Ганс, поглаживая газету своей широкой лапищей.
Я подумал, что моя мать, бессменная заведующая скромной районной библиотеки, никогда в жизни не взяла бы в руки этот дурацкий таблоид, но говорить ничего не стал.
Николь немного помолчала, ожидая продолжения разговора, и тогда я, ловя момент, спросил ее с деланным равнодушием:
– А твои родители где?
– Не твое собачье дело, – огрызнулась она и снова отвернулась к публике. Ее светлые локоны чуть подрагивали, когда она поворачивала голову вслед за наиболее любопытными гостями, и я вспомнил, где видел эту гордую посадку головы, это напряженное внимание на фоне бессмысленной суеты второстепенных персонажей.
Канал «Дискавери», «В мире животных», пума на охоте. Хотя почему сразу пума – может быть, волчица или даже гиена.
Однако первым свою жертву нашел, как ни странно, Ганс – едва на сцене, за столом президиума, началось движение и телеоператоры заняли позиции за штативами телекамер, он вдруг вскочил с кресла и вразвалку поспешил за одинокой темноволосой девушкой в чудном, неровно обрезанном снизу и очень открытом сверху платье.
Девушка повернулась, и я узнал Милу. Она тоже узнала Ганса, несмотря на темные очки, вежливо улыбнулась ему и тут же стала искать глазами меня.
Ганс не дал ей осмотреться, решительно прихватил Милу под руку и повлек куда-то за пределы зала.
– Жениться повел, – прыснула Николь и толкнула меня локтем в бок.
Меня удивил этот едкий смех.
– Это же вроде твоя подруга, – осторожно заметил я.
– Ага, – признала Николь и потянулась к потолку с натужным зевком.
– Не мое собачье дело? – догадался я.
– Точно! – Она повернулась ко мне вплотную и стала смахивать пушинки с костюма с такими усилиями, что это больше напоминало выбивание пыли.
– Она моя подруга, пока не увела тебя, олигарха недоделанного. (хлоп! хлоп!) Знаешь ведь, зачем она пошла с Гансом? (хлоп! хлоп!)
– Трахаться? – предположил я.
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
– Трахаться во Дворце конгрессов неудобно, возможен только минет в гардеробе, там места есть зачетные, – со знанием дела сообщила Николь. – Твой приятель за минет поможет ей познакомиться с тобой, а я останусь в жопе. Такая у нее программа-минимум на сегодня.
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Она устала выбивать пыль из меня и откинулась на спинку кресла, тяжело дыша. Я понял, что она рассержена донельзя. Я тоже откинулся на спинку и стал неспешно раздумывать, почему женщины так беснуются по поводу своих подруг и почему меня поведение Ганса вовсе не раздражает.
Тут на сцене наконец все расселись в соответствии с табелем о рангах, и солидный пожилой господин, пройдя к трибуне, торжественно возвестил об открытии мероприятия.
Затем он же без какого-либо вступления или перехода принялся зачитывать какой-то нудный текст, и зал, после минутного оживления, снова вернулся к привычной суете.
…Зал еще слушал нудного оратора, когда сцена вдруг разверзлась с громом и молниями. Крыша исчезла, стало видно ослепительно голубое небо, и в этом небе появилась сначала черная точка, а потом и сам вертолет. Удивительно, что шум винтов совершенно не мешал мне слышать голоса вокруг. Один из голосов, похожий на голос Гнусного Строителя, донес до меня ужасное известие:
– Кайтесь, нищеброды! Падай ниц, быдло! Олигархи летят!
Поднялся гомон, все вскочили, бешено аплодируя вертолету, а женщины даже принялись срывать с себя то немногое из одежды, что на них сейчас было, и швырять на сцену. Лифчики, трусы и колготки толстым слоем намотались на винты вертолета, замедляя их ход. Скоро машина замерла, и тут же распахнулась дверь салона.
Первым показался полуголый Роман Абрамович в шортах, окантованных стразами, и с футбольным мячом в руках, и тут с мест повскакивали даже мужчины, пританцовывая в экстазе. Следующим по ступенькам вертолетного трапа неторопливо спустился Виктор Вексельберг, в строгом костюме, но с корзинкой, полной раскрашенных яиц, и гомон чуть поутих, но когда в дверном проеме показалось небритое лицо Михаила Ходорковского, в зале наступила полная тишина.
