Брат-близнец Маги, Вагиф, был очень уважаемым в батальоне человеком, поэтому даже не служил, как все люди – его привозили раз в месяц на сверку личного состава и увозили обратно, не всегда даже переодевая в армейское. Я лично дважды видел Вагифа в строю в джинсах и футболке, и один раз в смокинге, но вот полковник из штаба округа, ежеквартально принимавший батальон, ни разу ничего неуставного не заметил, хотя за те же неподшитые воротнички карал беспощадно.
Вы когда-нибудь видали смокинг с подшитым воротничком? Вот и я о том же.
– Москвичи – козлы беспросветные, каких людей не уважают! – подобострастно вякнул Воробей из штабной обслуги.
– А мне вот интересно стало, как вы, охальники, среди той беспросветной публики двое суток выживали? – насупился вдруг Серега Медведь, суровый потомственный лесоруб из Кандалакши.
– А мы среди тех козлов подолгу и не кантовались, – сразу отрезал Ганс, чутко уловив нехорошие подозрения. – Жили мы отдельно, в крутом отеле с видом на Мавзолей. С такими бабами, которых потом по телевизору показывают, с бухаловом реальным и прочим обогревом. Называется: «все включено». Там, в отеле, специально все сделано так: типа, если бабу пользуешь на подоконнике, то заодно в окно глядишь, приобщаешься как бы к истории своей великой Родины.
– И чего? – спросил кто-то из массовки.
– Родина у нас, пацаны, реально великая! – ответил Ганс, явно начиная уставать от глупых вопросов.
Мне стало жалко его, и я было включился в беседу, отозвавшись на реплику Штыря, которого просто распирало от желания поглубже разобраться в иерархии и нравах столичной тусовки. Но мой ответ оказался неинтересным публике – быстро выяснилось, что о таких сокровенных для каждого пацана вещах, как гламурные понятия, я говорил совсем иначе, чем Ганс.
– Что-то ты без искры базаришь, Михась! Будто пох тебе на столичную братву, – укоризненно подытожил Серега Медведь и аккуратно, но сильно ткнул огромным кулачищем в плечо своего соседа, Магомеда:
– Дай, что ли, подкурить, талибан! А не то крылатая ракета прилетит, от имени всемирной демократии!
Мага, заметно нахмурившись, после небольшой, но внятной паузы достал пачку «Парламента» и протянул ее Медведю. Глядел он при этом в пол, и тонкие губы его шевелились, будто считая секунды. Досчитав до заветного числа, Мага убрал пачку обратно в карман, так и не взглянув в лицо Медведю.
Зажигалкой угодливо чиркнул штабной Воробей, а окончательно разрядил ситуацию ефрейтор Штырь, ловко забравший красивую зажигалку у штабной крысы в обмен на вопрос:
– А вот скажи, Андрюха, отчего штабная накипь простых солдат презирает?
Воробей ничуть не обиделся, достал свои сигареты, тоже «Парламент», призывно помахал свежей сигаретой, и Штырь, снисходительно ухмыляясь, зажег ему огонь.
Воробей с наслаждением сделал пару затяжек, а потом ответил, нехорошо глядя на свою зажигалку, так и оставшуюся в руках ефрейтора:
– Видишь ли, Сема, в чем тут дело. Простой солдат не должен отсвечивать возле элиты, понимаешь? Пусть солдат живет в казарме, я не возражаю. Но пусть он делает это вон в том, дальнем ее конце. – Воробей показал, в каком именно конце, и все послушно посмотрели туда.
Там действительно стояли в два яруса кровати и спали, точнее, пытались спать те самые солдаты – не блатные, не кавказцы и не спортсмены. Но сейчас в казарме было очень шумно и накурено, так что спать удавалось не всем. Многие ворочались в тревожном забытье или тихонько подглядывали одним глазом на очередную тусовку крутых пацанов, как смотрят дети в случайно не выключенный родителями телевизор.
– А если их не будет, кто тебе, хохлу охреневшему, будет в штабе полы мыть, жратву приносить, на стреме стоять, когда припрет? – спросил Семен, вроде как искренне удивляясь людоедской философии собеседника.
– Солдаты, конечно, – кивнул Воробей, сладко затягиваясь сигаретой. – Но пусть будет так: пусть эти нищеброды пришли, отработали и потом исчезли, чтоб мы с вами их не видели! Плебс должен знать свое место. Люди нашего круга должны держаться своих. А то знаем мы этих прощелыг – на тепленькое место шмыг и сидит там, как ни в чем не бывало.
– Жадный ты, Воробей, – вдруг пригвоздил его Мага, и все мы дружно рассмеялись, как будто это действительно было смешно.
– А завари-ка ты нам чайку, бесовское отродье, – отсмеявшись, приказал Воробью Медведь, и штабной человечек без возражений встал и исчез за спинами сослуживцев.
– Может, лучше водки? – задумчиво спросил Ганс у общественности, но Медведь твердо ответил:
– Нет, лучше – чай. Если есть выбор, чай или водка, нужно всегда выбирать чай.
– Да ладно! – засмеялся Мага, но Медведь даже привстал, чтобы его было лучше слышно по всей казарме: – Как вообще можно сравнивать чай и водку? Чай – это напиток правильных, продвинутых пацанов. Но и пить чай тоже надо правильно. Когда пьешь чай на пустой желудок, холодная природа чая, проникая вовнутрь, может охладить селезенку и желудок, что подобно проникновению волка в дом! А если поел жирное, то чай нужен погорячее. Потом, если потчевали тебя соленым, то чай нужен чуть теплым. Вообще, тут важно знать, что слишком горячий чай раздражает горло, пищевод и желудок. Длительное употребление горячего чая может привести к болезненным изменениям важных органов. Так что пацану нужно быть на стреме и следить за своими ощущениями. Тебе чего, Мага, чай не нравится, что ты тут такие гримасы корчишь?
Магомед снова ухмыльнулся, но ответил спокойно, без вызова:
– Да не, Медведь, чай я тоже пью, как и все. Но без фанатизма. Просто удивительно, как тебя прет от этого.
– Культ потребления проник в солдатские казармы! – негромко объяснил я Маге ситуацию, но оба они, и Медведь, и Мага, в ответ молча уставились на меня, пытаясь понять, обидел я кого своими туманными словами или так просто умничаю, по дурной привычке.
– Крыши бывают плоскими и покатыми, – заявил вдруг Штырь, гордо оглядываясь по сторонам. – Так и люди: рождаются, живут и умирают…
Ганс повернул ко мне свое усталое вспотевшее лицо и негромко буркнул:
– Михась, как это называется по-научному, когда одну и ту же многозначительную херню в разных вариациях со всех сторон слышишь? Причем, все так часто повторяются, что блевать уже тянет?
Я на минуту честно задумался и ответил ему тоже внятно и громко, потому что устал от этой пустой болтовни и даже разозлился на нее:
– Ганс, по-научному это называется – тренд. Это когда очевидная для тебя мысль вдруг доходит до всех окружающих идиотов разом.
Ганс помотал головой, не соглашаясь:
– А по-моему, это называется дурдом. Чтоб все так сразу поумнели – разве это не дурдом?
Соседи вокруг, конечно, услышали наше смелое обсуждение, но среагировать должным образом не успели – в казарму, почуяв легкую наживу, вдруг ввалился батальонный фотограф Василий Захаров, с ходу включивший камеру и заполошным голосом заоравший:
