– Николь говорила, что до зимнего кризиса его компания стоила сто пятьдесят миллионов. Раз он так радуется, значит, получил еще больше, чем полагалось. Наверное, миллионов двести. А тебе не все равно?
– Да, в общем, мне по барабану, – признал Ганс, остановившись на минуту у распахнутого окна.
– А контрразведка сколько отхватила?
– А вот этого я не знаю, даже примерно, – честно признался я. – Они могли и больше Марка заработать, у них масштабы, сам понимаешь, космические.
– Эх, – потянулся Ганс, мечтательно глядя в голубое небо. – Приеду в Саратов, кабак открою на центральной улице – там после того, большого кризиса, вообще ничего толкового не осталось. Нормальным пацанам, понимаешь, и побазарить негде… А то поехали со мной в Саратов, Михась! – вдруг начал уговаривать он меня. – Я в таких делах херово соображаю, а ты ведь головастый пацан. Мы вместе нормально замутим, Михась, точно тебе говорю!
Я помотал головой, даже не пытаясь объяснять Гансу, почему я не желаю жить в Саратове и управлять пивным рестораном, ублажая нормальных пацанов.
– Мне в Питер срочно надо, братва ждет меня там, – нашел я подходящее объяснение, и Ганс не стал больше донимать меня.
Впрочем, он еще с час топтался в номере, мешая мне проводить грамотный обыск, но когда Ганс наконец собрался уходить, а я твердо заявил, что остаюсь, немец все-таки обиделся.
– Значит, расходимся, как в море корабли? – с нескрываемой обидой сказал он. – Даже на пару дней со мной в Саратов не скатаешься? Сейчас вот не поедешь со мной, так что ли?!
– Ганс, мне очень жаль. Нет.
– Ну, бывай, братан! – Он вышел с плотно застегнутой сумкой в руках, яростно хлопнув дверью на прощание.
Я тут же рванул в спальню, потом в ванную, потом снова в спальню, в бешеной истерике переворачивая постельное белье, пледы, пуфики, пока не нашел то, что искал, – один из ее многочисленных носовых платков. Я, разумеется, узнал бы его даже с закрытыми глазами, даже вернее бы узнал, закрыв глаза, но у нее платки еще были помечены фирменной вышивкой на уголках – «Н. Н.». Бережно расправив платок, я поднес его к лицу, вдыхая ее одуряющий запах, и меня захлестнула волна блаженства, а подкосившиеся ноги уронили мое тело на диван.
Я лежал, не двигаясь, закрыв лицо драгоценным платком, и мучительно думал, что мне теперь делать, чтобы не только найти ее, но и вернуть. Найти человека несложно, особенно если у тебя есть деньги, но что потом делать, если она рассмеется мне в лицо, презрительно скривив тонкие бледные губы?
Потом я звонил ей по телефону – звонил каждый час, проживая в мучительном нетерпении каждый этот час, как целый день.
Она ответила в полночь, будто сама для себя выбрала это символическое время.
– Привет, Миш! Чего хотел? Марк с вами расплатился, я надеюсь? Ему ведь пришлось еще с кое-кем поделиться, тут ты просто стратег оказался. Как ты только додумался до этого, я тобой горжусь! Уже получили свои доли, так?
– Да, все в порядке. Но я хотел увидеть тебя.
– Миш, дорогой мой! Успокойся, пожалуйста. Ну, зачем я тебе? Ты так молод, у тебя впереди еще будет не одна и не две любви. У тебя теперь вообще все будет хорошо!
– Николь, мне очень важно тебя увидеть. Я обещаю, что не буду делать глупостей. Мне просто надо предложить тебе одну сделку. Тебе понравится, обещаю.
– Сделку? Ты?! Ну, ладно, предлагай. Мне даже интересно.
– Нет, Николь, не сейчас. Я хочу сделать предложение лично. Это займет пять минут, не больше.
Она упиралась недолго – мы договорились, что встретимся утром. Она терпеливо объясняла, где находится кафе, куда она явится завтракать, а я нарочно прикидывался идиотом, будто не понимая, где находится это кафе, только для того, чтобы подольше слышать ее хрипловатый, но такой желанный голос.
В конце концов она меня раскусила, но не обиделась, а так тепло рассмеялась, что я вдруг поверил – все будет хорошо.
Она согласится – не может такого быть, чтобы она отказалась. Это было бы слишком несправедливо ко мне.
Глава шестнадцатая
– Кстати, Миш, давно собиралась тебе сказать. Я замуж выхожу. За Николая Беридзе, владельца «Консалтинг корпорейшн», – сказала она вдруг и отшатнулась, увидев мое лицо.
Я прочувствовал каждое сказанное ею слово, будто меня тыкали палкой в свежеобожженную кожу, и тут же задергался от настоящей, невыдуманной боли.
– Ты чего ерзаешь, Миш? – спросила Николь осторожно, и я, мельком взглянув на нее, сразу отвернулся, чтобы ее слова больше не рвали мою кожу так остервенело.
Она поставила на стол свой стакан, поправила салфетки, и я совершенно неосознанным движением тут же вцепился в этот стакан, а потом еще коснулся по очереди всех этих дурацких салфеток. Мне просто хотелось трогать все, что она трогала, пока тепло ее рук еще не ушло из всех этих вздорных, но теперь таких дорогих мне вещей.
– Беридзе сейчас стоит почти четыреста миллионов евро. Он играл на бирже под алюминиевые комбинаты Марка и Прохорова, а потом, по моему совету, зарегистрировал сделки и слил активы на максимуме, зафиксировав наивысшую прибыль, – подробно рассказала она мне, так, словно это все объясняло.
Я понял, что если прямо сейчас не сделаю что-нибудь настоящее, что хотя бы озадачит ее, если не остановит, то она просто встанет и навсегда уйдет в те места, где зафиксирована наивысшая прибыль.
Я нагнулся под стол и поднял наверх сумку. Сумка из мягкой дорогой кожи распласталась под тяжестью денег, заполнив почти все пространство между нами. Между мной и Николь.
– Здесь девятьсот девяносто тысяч евро, – криво улыбаясь, показал я. – Я тоже зафиксировал прибыль, прости, что по-пацански, наличными. Еще десять тысяч евро я поменял на рубли – они мне понадобятся на дорогу домой и на все прочее.
Николь потянулась через салфетки, разбросанные по столу, и уверенным хозяйским движением, придержав край сумки, расстегнула молнию.
– Ого! Неплохо выглядит, – дружелюбно улыбнулась она, наклонившись ко мне поближе, и я невольно дрогнул, почувствовав рядом знакомый, тревожно-сладкий запах. – А я свою долю на счетах в банке оставила. Ну, дефолтов ведь впереди больше не ожидается. Партия обещает впереди лишь стабильность и процветание, понимаешь?
Ее глаза горели предупредительным желто-зеленым огнем, и просто для того, чтобы они не зажглись красным, я рефлекторно кивнул:
– Понимаю.
Я поспешно пододвинул сумку к ней, когда увидел, что она собирается встать.
– Это твое, Николь. Бери. Это твое. Бери.
И без того острые черты лица Николь ожесточились. Она недоверчиво качнула белыми кудряшками, но быстро положила правую руку на мою сумку:
– Ну, предположим, я возьму. И что ты за это хочешь?
У меня отлегло от сердца – она не ушла сразу к своему Беридзе, просто хлопнув меня по плечу. Она согласилась поторговаться.
