– Михась, спалили нас здесь! Акула, вепрь краснорожий, у выхода засаду устроил, я еле ноги унес.
Николь холодно посмотрела на Ганса.
– Ты что, еще и в розыске, парниша? Кота снасильничал или у бабки пенсию отнял?
Ганс, демонстративно игнорируя девицу, прошел к окну.
– Здесь ведь задний двор, братуха? Ну да, так и есть, задний.
Он одним движением распахнул окно и неожиданно ловко перебросил свое грузное тело через подоконник. До нас донесся смачный шлепок, вроде как кальмар упал с пятнадцатого этажа.
Мы с Николь одновременно подбежали посмотреть, как он там плюхнулся, но Ганс уже стоял на ногах и делал нам ручкой с газона.
– Ждите к обеду! – крикнул он на прощание и пошел пружинистой походкой от плеча, точно зная, что мы смотрим ему вслед.
Однако, реабилитировался пацан перед подругой.
Николь так на него смотрела, что мне даже стало немного завидно, и я вернулся к тележке со жратвой, чтобы не видеть этого восхищенного взгляда.
На меня так смотрели только раз в жизни – вчера, когда моя фамилия разнеслась по столикам ночного клуба. Но ведь это совсем не то – там ведь не мною восхищались, а моим прототипом.
А ведь хочется, чтобы на тебя смотрели и таяли.
Глава третья
Николь погнала меня в ванную, но вовсе не затем, о чем я немедленно подумал. Хотя она тоже явилась туда и внимательно смотрела, как я моюсь, указывая, где я схалтурил, и требуя от меня старательности так, как в прекрасном детстве не требовала от меня родная мать.
– Вот здесь отмой как следует, животное. И здесь не лажай, скотина! А уши! А шея! Мля, ты чего, детсадовский? Тебя что, в детстве шею мыть не научили?
Я терпел ее там минут пять, не больше – пока не понял, что давать мне в ванной она не будет. А как понял, так сразу встал, как есть мокрый и в пене, вытолкал ее из ванной и захлопнул дверь.
«Шея», «уши»… Когда солдату прикажете красоту наводить, если он с утра до вечера пьяный ходит, в думах о родине и оставленной на гражданке беззаботной жизни?
Хотя, конечно, разных чушков я сам не любил – бывало, увидишь такого нечистого лося, что канает в грязном ватнике в столовую, где люди, между прочим, здоровую пищу принимают, так сразу без лишних разговоров в хохотальник ему заряжаешь. И никто не обижается, кроме самых тупых, потому что про гигиену все наслышаны – по телевизору мозги так промыли, как комбат на плацу не промоет. Кому охота потом керосином или, прости господи, собственной мочой здоровье выправлять, изгоняя из тела дьяволов, как советуют в ток-шоу.
Я вышел из ванной, вытираясь полотенцем на ходу. Николь ждала меня в спальне, выложив на застеленную кровать подозрительный пыточный набор.
– В дантиста играть будем? – На всякий случай я притормозил за пару метров до кровати.
– Ага. И в гинеколога, – ухмыльнулась она, яростно пощелкав маникюрными ножницами.
Я уже говорил, что бываю очень тупым? Так вот, я ничего не понял, пока она не объяснила, что с такими клешнями, как у меня, олигархов не бывает даже среди чернобыльских мутантов. И принялась ловко исправлять положение, щелкая всякими блестящими штучками с удивительной для юной шлюхи сноровкой.
Не скажу, что это было противно, но некая тревога меня не отпускала – я, к примеру, представил, как сейчас в номер вломится Ганс и увидит, что я себе позволяю. Неудобно получится – и так пацан переживает за компанию, а если еще при нем без всякого стыда боевому товарищу тюнинг наводят, как какому-нибудь содомиту гламурному, может и в крайность впасть. Или драться полезет, а я сейчас что-то не в форме, боюсь, не удеру. Хорош я буду, олигарх пехотный, с полированными ногтями и фингалом под каждым глазом.
Я едва не задремал под мерное жужжание и тихое пощелкивание, так что, когда Николь громко сказала мне: «Все! Ну-ка, встань и пройдись», я вздрогнул и непонимающе смотрел на нее, пока она не столкнула меня с кровати.
Я встал, прошел возле нее пару раз носом вперед, как ходят дорогие тетки по подиумам, потом отбросил полотенце и решительно взял ее за плечи – расшевелила она меня с утра, зараза, а случая расслабиться все не представлялось.
Николь с довольной гримасой осмотрела меня всюду, особо придирчиво глазея на мои ноги и почему-то на спину, а потом вздохнула:
– Подожди, животное, еще не все. Сейчас будем под мышками брить.
У меня, разумеется, опять все упало.
– Ты что несешь, женщина? Какие подмышки? А как я потом в баню с пацанами явлюсь?
Николь поморщилась:
– В баню, кретин, надо не с пацанами, а с бабами ходить. А бабам твои бритые подмышки будут даже в тему – за человека примут, глядишь, лишний раз отсосут. Уж поверь мне – я знаю.
Мы начали спорить, но она опять меня переспорила, предложив натуральный обмен – я соглашаюсь на надругательство с подмышками и визит в парикмахерскую, а она потом разрешает мне надругаться над ней без презерватива.
Она сделала это с моими подмышками, снова загнав меня в ванную, и именно тогда к нам в номер снова постучали.
Николь нахмурилась и строго сказала:
– Сиди здесь, не дергайся. Можешь пока еще раз помыться – хуже не будет.
Потом она вышла, и я услышал несколько приглушенных голосов из гостиной. Голоса звучали тихо и вежливо, но упрямо и настойчиво – с такими интонациями обычно просят денег уличные попрошайки, и я сразу догадался, что к нам явились клерки со счетами за номер.
Впрочем, Николь их довольно быстро отбрила – когда я второй раз за это утро вылез из ванны, с отвращением обтираясь мокрым с прошлого раза полотенцем, Николь сидела в кресле с телефоном в руках и напряженно смотрела в потолок.
– Демиурги приходили? – вспомнил я ее комментарии.
– Ага, – рассеянно кивнула она. – Демиурги, копрофаги, некрофилы, адвокаты…
Я подивился этому странному перечислению, возвращающему меня в полузабытую гражданскую жизнь, но комментировать ничего не стал, усевшись в кресло рядом с ней.
Николь повернулась, и ее миловидное лицо вдруг исказили жесткие, резкие черты:
– Значит, так, пацан ты мой нереальный. Я сейчас звоню одному знакомому барыге, ты его, кстати, видел уже. И если он вписывается в эту тему, ты уже никуда не спрыгиваешь, понял? Работаем вместе, и никаких виляний жопой!
Я пожал плечами – мне действительно было все равно. Если Ганс договорится с Сусликом, мы можем до самого приказа бродить по столичным кабакам – главное, больше Акуле на глаза не попадаться.
Я открыл было рот, чтобы рассказать Николь об этом, но она властно подняла руку, приказывая мне молчать, и заговорила в телефон каким-то незнакомым, твердым и уверенным до дерзости голосом:
– Здравствуй, дорогой! Проснулся? Уже на совещании? Трудолюбивый ты мой, у меня есть тема. Вот именно с этими рейнджерами тема. Да, еще в «Хошимине», в апартаментах. Да, вторые сутки тоже надо оплатить и третьи, как минимум. Ну не зуди, любимый – если тема выгорит, ты получишь в сто раз больше! Бля, я говорю, в тысячу раз больше получишь, ты же меня знаешь! Да, с этим самым. Давай по телефону без фамилий. Похож – не то слово. Один в один просто, я его тут подчистила в разных местах – теперь приодеть осталось и все, город наш. Нет, гардероб я уж, так и быть, сама оплачу, не печалься. С тебя апартаменты и еще надо будет подсветить нас вечером, в тусне. Кстати, а где наш прототип сейчас обретается? Где? Ха-ха, а мужики-то не знают! Значит, у нас месяц есть, как минимум. Что? Пигмалион? Смешно, да, сейчас понимаю. Ну ладно, целую. Там тоже целую. Хорошо, завтра точно поцелую везде. Все, бывай!
