На последний день рожденья друзья подарили ему факсимиле, с автоматической заправкой красителем из нитроэмали, не смываемой даже атомным взрывом. И с тех пор факсимиле он всегда носил с собой, причем размеры гнусного агрегата были настолько малы, что издали творенья Марика выглядели как азиатский орнамент из экзотических цветочков, и только подойдя ближе, можно было разглядеть, что это были за цветочки. Друзья, понятно, все это знали, а потому приглашали Марика только на официальные встречи в правительственных помещениях.
Леночка тоже была не подарок. Её болезненная страсть прятать во время праздничных мероприятий рюмки с водкой, стаканы с тоником, тарелочки с пирожными, кастрюльки с горячим ни для кого не была секретом. К своему ужасу, она сама никогда потом не могла вспомнить, куда она все это задевала, а потому еще долго после подобных мероприятий хозяева рыскали по всем офисным помещениям, с тоской представляя завтрашний рабочий день.
Вавилонов вызвал свой представительский кортеж. Марик с Леночкой покорно уселись в шикарный «линкольн» и, виновато попрощавшись, пожелали Евгению удачного бизнеса. «Интересно, а как выглядит их квартира?» — успел подумать Вавилонов, провожая взглядом оранжевое пятно на лобовом стекле новенькой машины.
И только спустя месяц, уже после нашумевшего скандала с протухшей курицей, обнаруженной в копировальном аппарате, поставленном вавилоновской фирмой городской мэрии, отчищая оранжевую надпись с собственной секретарши, Евгений вспомнил, что Марик со своим семейством никогда не имел квартиры или офиса. Он их всегда арендовал — не больше, чем на полгода.
МЕСТЬ ГЕНЕРАЛА
Абдулла внимательно оглядел площадь — грязно–серая жижа равномерно затопила все: от здания биржи до самой автостоянки, расположенной, вообще говоря, на метровой высоте асфальтовой подушки. Подушка не спасала от мерзости, которую синоптики ласково именовали мокрым снегом.
Абдулла вздохнул и смело шагнул вперед. Туфли из тонкой кожи жалобно скрипнули напоследок и затихли — дальше было слышно только вызывающе–неприличное хлюпанье.
Около небесно–голубого «форда» туфли остановились, а их хозяин, напоследок окинув взглядом пустую площадь, резким, отточенным движением вонзил титановое шило в заднее правое колесо машины. В ту же минуту из соседнего микроавтобуса выскочили четверо молодых людей.
По лицу не били, все удары приходились по почкам и ниже. «Менты», — понял Абдулла и серьезно призадумался. Впрочем, от тяжелых мыслей постоянно отвлекали непрерывные удары. Когда стало совсем невмоготу, Абдулла, помолясь, плюхнулся в поганую лужу возле машины. Пачкаться никому не хотелось и омоновцы отвяли, бросив напоследок в лужу потертые наручники, которые надел сам арестованный.
В отделении милиции улыбчивый капитан предложил, как водится, чистосердечно покаяться. Абдулла лениво хамил, но когда в комнату ввели Юсупа, а потом и всех остальных подельников, срок замаячил весьма отчетливо — подельники, виновато косясь на Абдуллу, торопливо разъясняли следователю, как этот шайтан втравил их в гнусное жульничество.
Схема была проста и, естественно, гениальна — предлагая завсегдатаям местной биржи крупные суммы наличной валюты по хорошему курсу, Абдулла со товарищами затем грабил машины покупателей, помогая чинить проколотое колесо. Схема, вообще говоря, не доказуемая, если кроме денег, ничего из обворованных машин не брать, но, судя по тому, как торопились коллеги, было ясно, что у следствия имеется в заначке козырь поважнее чистосердечных признаний и они об этом уже знали.
В комнату вошел еще один человек, и капитан поспешно вскочил, натягивая фуражку:
— Товарищ генерал, дежурная бригада следственного отдела проводит допрос арестованных. Будут дополнительные указания?
Генерал молча шел прямо на Абдуллу и уже после удара, на этот раз по физиономии, Абдулла с ужасом вспомнил, что этого «лоха» они обработали на прошлой неделе — только тогда вместо формы на генерале был дешевый турецкий костюм идиотской расцветки.
Впрочем, уже на следующий день, даже после
суровой ночевки в тесной камере городской тюрьмы, Абдулла весело напевал модный мотивчик, бреясь заводной машинкой, которую принес адвокат. Кроме бритвы адвокат принес успокоение — по его словам, даже генералиссимус не сможет засадить их за решетку без достаточных доказательств — а их не было. Максимум — пятнадцать суток за хулиганство, выразившееся в причинении незначительного ущерба последнему автомобилю, за которым Абдуллу и застукали.
Днем подельники дружно отказались от вчерашних показаний, и менты не стали настаивать. Видимо, обалдев от безделья, офицеры милиции целый день названивали по какому–то списку, каждый раз лаконично сообщая одну и ту же фразу.
Ближе к вечеру капитан зашел в камеру и вежливо полюбопытствовал, нет ли у кого жалоб на содержание или действия сотрудников милиции во время ареста. Обалдевшие жулики, снисходительно потрепав капитана по плечу, заявили, что так уж и быть, в международный суд жаловаться не станут. Капитан собрал письменные подтверждения этого примечательного факта и объявил о своем решении — все отпускаются по домам, дело прекращается за недоказанностью.
Выходя на февральское солнышко, Абдулла мучительно вспоминал, сколько же дураков они с друзьями бомбанули — сорок или, скажем, пятьдесят пять. Он спросил об этом Юсупа, но тот не ответил, а вдруг застыл в напряженной позе, не в силах отвести взгляда от чего–то невыразимо ужасного, происходящего впереди. Абдулла нетерпеливо протолкнул его за дверной проем и вышел вслед за ним на улицу.
Улица перед отделением была запружена дорогими машинами, возле каждой стояло несколько мускулистых–молодых людей, и все они очень строго смотрели на жуликов.
— Можешь подсчитать, — сдавленным голосом наконец ответил Юсуп.
ОШИБКА РЕЗИДЕНТА
Когда однажды заслуженного мажора Геру поперли под надуманным предлогом из сарая под названием отель «Москва», он не стал жаловаться в профсоюз, а уже на следующий день околачивался в сарае под названием «Прибалтийская».
Работа была привычная и не пыльная — помогать заморским господам расставаться с наличностью в обмен на страшненькие изделия народных умельцев. При случае, Гера мог и денежки поменять и даже ботинки почистить — мажор работы не боится, мажор пугается только граждан в форменной одежке.
Но дела шли весьма невыразительно — Меркурий отвернулся от Герасима, зато внимательно следили охранники местного магазинчика «Тюрьма–стар», не упуская случая буквально пнуть зазевавшегося спекулянта. Было больно и обидно.
Однако уже через месяц эти же дурно воспитанные юноши торопливо открывали Герасиму дверь и чиркали зажигалкой, помогая раскуривать тонкие английские сигары. Ведь Гера познакомился с директором заведения и многие видели, как тот однажды лично пожимал ему руку, отечески похлопывая по плечу. В ответ мажор тихонько бормотал что–то успокоительное и вежливо откланивался, приподняв на прощание кепочку, а директор с надеждой смотрел ему вслед.
