Она с негодованием отставила чашку с недопитым кофе и встала:
– Ты что, Зарубин, идиот? – Анечка высунулась в коридор, тревожно огляделась там и вернулась, после чего, понизив голос, сказала: – Я тебе ничего не говорила, понял? С тебя, идиота, станется, ты ведь напишешь, – и она вышла, тихонько затворив за собою дверь.
Я хмуро уставился на эту облезлую дверь с неработающими от рождения замками, обломанной в двух местах ручкой и обгрызенными неведомою силою углами и начал тихо наливаться бешенством.
Как же так, думал я, ведь газету делают журналисты, а не менеджеры. Как может новый генеральный не понимать этого? Зачем разбазаривать гонорарный фонд, если на эти деньги можно нанять хороших журналистов, сделать лучшую в городе газету, в которую, в результате, сами понесут деньги все местные рекламисты и подписчики?
В дверь постучали, но не успел я сказать «да», как она отворилась и вошел фиолетовый от злости Жора Ляпин.
– Где у тебя водка? – сказал он вместо приветствия.
Я достал из заветного места бутылку, в которой еще что-то плескалось, и налил Жоре рюмку. Мне пить не хотелось, но он сделал такое недовольное лицо, что я достал рюмку и для себя тоже.
Мы выпили, не чокаясь, а потом Жора начал свой рассказ:
– Вчера вызывает меня новый генеральный, говорит, ты, мол, главный художник, сможешь сделать новую концепцию газеты? Я говорю – а то! Он говорит – делай. Я ему резонно – это отдельных денег стоит. Он – сколько? Я отвечаю – хотя бы штуку. Он говорит – дорого. И на этом мы прощаемся. Нормально, да? Штуки за новую графическую концепцию газеты ему много! Да и хрен с тобой, жаба ты жадная, думаю я.
Жора замолк, яростно расчесывая и без того красный воспаленный лоб.
– И что? – спросил я, просто чтобы подстегнуть речевую активность художника.
– Мне сегодня позвонил Гена Кормильцев, ну, знаешь его, вечный безработный, алкоголик. Вечно обоссанный ходит, недержание у него, – поморщился Жора. – И говорит так радостно – мол, заказ тут получил, от твоего генерального. На новую графическую концепцию твоей газеты. Ты что, спрашивает меня Гена, там совсем уже зажрался, даже за пять штук зеленью работать не желаешь?
Я вытаращил глаза и немедленно налил Жоре еще рюмку, а потом и себе. Мы быстро выпили, и Жора начал орать во весь голос:
– Да-да! Этот урод предложил ему пять штук, но три Гена должен будет ему вернуть откатом! Ты представляешь, ссаному Гене, тварь, две штуки не пожалел, а мне, своему штатному работнику, штуки, значит, много! Да они охренели так воровать, эти эффективные менеджеры!
Я молчал, потому что не знал, что тут можно было еще сказать. Тут следовало бы еще выпить, за упокой моей веры в честных профессионалов, но только я потянулся к бутылке, чтобы разлить остатки, как в кабинет без стука вошел худощавый гражданин, одетый в строгий деловой костюм и серый плащ а-ля «Ален Делон играет агента ФБР». Гражданин с недоумением посмотрел на бутылку водки, потом с еще большим недоумением уставился на меня и сказал, глядя уже исключительно на Жору:
– Я – генеральный директор НИИ «Тяжмашвторчермет» Андрей Трегубов. У меня с вами встреча назначена на пять часов.
Жора буркнул что-то невнятное, поднялся из кресла и, неловко протиснувшись между директором и дверным косяком, выбрался в коридор.
– Я к тебе попозже загляну, – зачем-то пообещал он мне и ушел.
Директор потоптался с минуту в дверях, но потом все-таки догадался прикрыть дверь и сесть на один из стульев для посетителей. Раздеваться он не стал.
– Так это вы Зарубин, – сказал он утвердительно, на меня, впрочем, стараясь особо не глазеть.
Я достал из ящика стола диктофон, демонстративно включил его, потом выудил из кармана пиджака фотоаппарат и попросил своего визитера все-таки взглянуть на меня.
– Зачем все это, – вскричал директор, узрев в моих руках фотоаппарат, и принялся нелепо прикрываться от объектива рукой. – Не надо меня фотографировать. И диктофон не нужен!
– У меня же с вами интервью запланировано, – быстро сказал я, нагло нажимая на спуск. Мигнула вспышка, и директор подскочил едва ли не до потолка:
– Перестаньте! Что вы себе позволяете!
– А что я себе позволяю? – Впрочем, я решил больше не нагнетать и отложил фотоаппарат в сторону. Мне и так уже все было ясно – передо мной сидел типичный представитель отряда анонимных доброжелателей, класс гневных обличителей, подвид норные.
– Мы с вами договорились просто побеседовать, без всяких там записей, – неодобрительно кивнул директор на диктофон, лежавший прямо у него под носом.
Мне захотелось сразу послать директора туда, откуда он явился, но я воочию представил, что мне скажет Софья, когда узнает, что заявленный скандал не состоится, и попробовал сделать еще один вежливый заход:
– Мы не можем публиковать текст на основании одного телефонного звонка, – объяснил я ему. – Вы же официально к нам обратились.
– Ничего я к вам не обращался, – всполошился директор. – Я просто так позвонил, рассказал кое-что, а вы уже дальше сами должны действовать. С рабочими там поговорить на площади или технику сфотографировать…
– Это мы уже сделали, – мягко отмел я его советы. – Теперь нам нужен ваш официальный комментарий.
– Ну зачем вам официальный комментарий? – вскричал мой осторожный собеседник. – В администрации же люди обидятся! Решат, что я интригую против них или еще что-нибудь похуже затеял. Давайте сделаем так, будто вы сами все узнали…
– Послушайте, но ведь сносить памятник в ответ на просьбу благоустроить территорию – это же действительно идиотизм, – попробовал я напомнить предысторию проблемы.
– Идиотизм! Вот и напишите об этом, но без ссылки на меня! – согласился директор. – Мне еще сто раз у местных властей предстоит всякие важные вопросы решать. Из-за такой ерунды, как памятник Козлову, что ж нам теперь, с уважаемыми людьми всерьез ссориться?
Я с ненавистью смотрел на этого типа и думал, что генеральные директоры в России как-то очень уж стремительно вырождаются – либо в наглых бескомпромиссных ворюг, либо, напротив, в трусливых конформистов.
Тут очень кстати явилась со съемок Марта. Она была в длинном шерстяном пальто, под которым было видно темное стильное платье. В районе груди на платье был прицеплен беджик с именем, и я вспомнил, что с самого утра Марта работала на официальном открытии в Ленинградской области. Директор уставился на ее бедж, и мне пришло в голову, что беджик на груди женщины нужен лишь для того, чтобы лучше рассмотреть грудь женщины.
Марта бросила равнодушный взгляд на очередного посетителя и сказала мне, протягивая флеш-карту:
– Там такой цирк был! Я думаю, этим цирком вполне можно открыться. Памятник им снести не удалось, но ограду они все-таки разобрали и уперли в неизвестном направлении.
