Я поднял брови:
– Почему он решил, что похитители были образованными?
– Этот худой мужчина, ну, бомж, рассказал, что раньше работал преподавателем биологии. И эти юноши употребляли слова из науки. Он узнал эти слова.
Я подумал, что у бомжа довольно бурная фантазия. Потом я вспомнил кое-что и снова спросил:
– Дежурная по этажу сказала, что Эргерона усаживали в такси. А этот ваш ученый бомжара говорит про микроавтобус.
Она развела руками:
– Он так сказал, мы так записали.
– Много вы ему заплатили?
– Нет, деньги не давали. Он попросил купить ему курицу, уже жареную. И водку. Мы купили. Хотите, вам тоже сейчас куплю? – спросила она так бесхитростно, что я даже не улыбнулся.
– Нет, не хочу, – я поднял руки и с нажимом на первое слово спросил: – Еще есть какие-то новости?
– Нет. – Она тут же понятливо встала и пошла к дверям. Я думал, что она что-нибудь скажет перед тем, как закрыть дверь, но она так была погружена в свои невеселые мысли, что даже не попрощалась.
Я загрузил кривую, купленную на нелегальном пиратском рынке, базу данных и поискал там микроавтобус с указанным номером. К моему величайшему удивлению, номер оказался реальным, и я переписал данные человека, за которым эта машина числилась.
В адресной базе я нашел его телефон и перезвонил.
Мне тут же, с первого гудка, ответил мягкий, вежливый мужской голос. Я нагло представился сотрудником ГИБДД, который ищет виновника ДТП, совершенного в минувшую пятницу с участием этого микроавтобуса.
Вежливый мужчина со сдержанным недоумением ответил, что продал свою машину еще два года назад. К сожалению, кому именно, он уже не помнит и телефоны не хранит. Мы расстались практически друзьями, но мой рабочий телефон вежливый автолюбитель все же попросил оставить, и мне пришлось дать ему дежурный номер первого попавшегося в справочнике МРЭО.
Глава девятнадцатая
Оператора Игоря Берутли нашла для Камминг Марта, поэтому подразумевалось, что этот неопрятный волосатый тип с заплетенной косичкой а-ля Стивен Сигал должен будет держать язык за зубами, если в процессе съемок заподозрит неладное. Но полной уверенности у меня в этом не было, а когда я начал с Мартой осторожный разговор о лояльности оператора, она грубо оборвала меня, посоветовав самому поменьше болтать.
Мы с Мартой сидели в микроавтобусе, арендованном Камминг на все время пребывания в Питере, и направлялись в Сестрорецк. На задних сиденьях автобуса расположились Берутли и Васильев и с утра пораньше наливались пивом за дружеской беседой. Они как-то сразу понравились друг другу и любую встречу теперь норовили обмыть как последнюю. Мне это очень не нравилось, но и скандалить на ровном месте тоже не хотелось. Может, наивно надеялся я, все и обойдется.
Марию удалось убедить не присутствовать на этих съемках. Накануне Валера связался с ней по телефону и дал согласие на участие в проекте, выставив единственное условие – минимум персонала в съемочной бригаде. Так что Камминг сейчас сидела у Миши в редакции и слушала его охотничьи рассказы – Болтянский славился своими нетривиальными загулами в самых неожиданных местах и с самыми странными людьми, о чем потом слагал эпические саги от имени вымышленных персонажей и печатал в собственном журнале в рубрике «Их нравы». Миша обещал нам продержаться до вечера, но таким упавшим голосом, что неясно было, почему он уже сейчас не просит прибавки к обговоренному гонорару.
Крнюшня оказалась длинным одноэтажным бараком, спрятанным в глубине хоть и огороженной, но крайне неухоженной территории. От шоссе к конюшне вела единственная дорожка, но по случаю осенней непогоды она оказалась непроходимой, и мы пошли цепочкой по пожухлой траве, по уже натоптанной предыдущими посетителями тропинке, идущей вдоль раскисшей от грязи дороги.
У обшарпанного крыльца нас дожидалась хмурая худощавая женщина в черном кожаном плаще и высоких черных резиновых сапогах. В руках она держала нечто вроде плетки, которой время от времени нервно обмахивала колени и плечи, хотя никаких комаров поблизости не наблюдалось.
Взглянув на меня, эта женщина еще более посуровела лицом, отчего стала похожей на охранницу концлагеря, по крайней мере, какими их изображали в фильмах про войну, и сказала, отрывисто бросая фразы, будто стреляя короткими очередями по цепочке набегавших партизан:
– Опять туристы. Опять мистеры пришли. Чтоб вас поразорвало там. В вашей поганой Америке. Наших лошадок мучить.
Марта подошла первой и, успокаивая странную гражданку, торопливо сказала ей:
– Тут все наши! Не надо так ругаться! Вы – Антонина Ивановна? Мы заказывали у вас аренду лошади на сегодня.
Строгая женщина хлестко ударила себя плеткой по голенищам сапог и, указывая на меня, горько произнесла:
– Ага, все «наши». Особенно вот этот. С пальмы только слез. Нашу лошадь ему подавай!
Я начал было опять свои упражнения с выдыханием воздуха через нос, чтобы сразу не послать матом эту странную тетку, но за меня все неожиданно сказал Берутли:
– Мать, ты тут кого сейчас изображаешь? Фрицев мы еще в сорок пятом отсюда выперли, так что оставь свой тупой расизм там, где взяла! Поняла, глупая женщина? Или нам следует отказаться от заказа, а перед уходом дать тебе в ухо?
«Глупая женщина» вдруг сразу как-то поникла, сгорбилась, и стало видно, что плащ у нее вовсе не эсэсовский, а доморощенного пошива плащ-палатка, да и на китайских сапожках показались непрошеные цветочные вензеля. Настоящей оставалась только плетка, но ее эта женщина поспешила убрать за пазуху.
– Никакой я не расист. Выдумают тоже. Деньги давайте! – сказала она как-то неуверенно, тем не менее с вызовом встав перед самой дверью конюшни, и я, криво улыбаясь, вручил ей зеленую сотенную купюру.
– Антонина Ивановна, нам бы какую-нибудь самую спокойную лошадь, – защебетала Марта, изо всех сил пытаясь разрядить обстановку. – Мы ведь снимаем кино о том, как человек может подружиться с лошадью, как эта дружба несет добро и свет всему миру, – принялась безудержно врать она, одной рукой взяв Антонину Ивановну под локоть, а другой слегка приобняв ее за узкие плечи.
Впрочем, это действительно подействовало – Антонина Ивановна размякла лицом и сказала, обращаясь, преимущественно, ко мне:
– Пошли уже. Получишь лошадь тихую. Хотя по уму тебе, конечно, лучше бы на зебре, – не удержалась она от колкости, ведя нас по длинному коридору конюшни в самый дальний ее закуток.
Самая тихая лошадь оказалась здоровенной каштановой кобылой с нечесаной гривой и огромными скорбными глазами. На лошади уже была надета вся необходимая сбруя, поэтому Антонина Иванова лишь вывела ее под уздцы из стойла и сказала, обращаясь опять ко мне:
– Залезай!
Я покачал головой и указал на Васильева: