– Да нет, этот текст не может пойти в нашей газете, тем более без знака, обозначающего рекламу. У нас приличная газета, а этот текст не соответствует действительности. А что на самом деле происходит в службе «02», объясняется в моем тексте, который будет заслан на полосу через час, – терпеливо и сдержанно пояснил я, разглядывая озадаченную мордашку новой начальницы.
– Иван Леопольдович, что неясного я вам сказала? – строго спросила меня Светлана Олеговна, поднимаясь из-за стола от переполнявшего ее возмущения. – Мы размещаем рекламу, потому что это наш бизнес. Вы делаете из этой рекламы удобочитаемый текст, потому что это ваша работа. Вот и все. Идите, вы свободны.
Я понял, что передо мной стоит типичный представитель известного в России с недавних пор племени эффективных газонефтяных менеджеров – очень тупой, но очень уверенный в себе гражданин со столичной протекцией. Спорить с таким не о чем, но мне бы не хотелось, чтобы у новой начальницы оставались какие-либо иллюзии в отношении меня. Поэтому я взял рекламу «Акрана» и неторопливо порвал ее на максимально мелкие кусочки, бросая их ей на стол, хотя хотелось, конечно, кидать бумажки прямо в ее холеную загорелую морду. Но я же не зверь какой-нибудь.
– До вашего появления здесь, мадам, у нас была приличная, хотя и скучная, на мой взгляд, газета, – сказал я ей достаточно ровным голосом, все еще надеясь на понимание. – Если вы будете у нас заниматься подобной херней, мы потерям читателя раньше, чем ваши высокопоставленные друзья найдут вам новое место работы. Вам-то все равно, а нам потом восстанавливать доверие тридцати тысяч горожан – если верить тиражному сертификату. Присаживайтесь и подумайте над своим поведением.
Она вытаращила на меня округлившиеся в блюдца глаза и послушно села за свой стол, озадаченно перебирая тонкими пальцами кусочки рекламной листовки. Теперь она не знала, что говорить и, тем более, что делать.
Я понимал ее состояние. Если она и работала раньше еще где бы то ни было, так только в типичных офисных конторах. Там ей противостоял крайне податливый материал, так называемый «офисный планктон» – люди весьма зависимые и потому безответные. Ими можно помыкать, и они сами готовы к помыканию. У них это называется карьерный рост.
С пишущей братией (не путать с телевизионной) ситуация совсем иная – мне, как и тысячам моих коллег, совсем нетрудно послать на хрен любого из своих многочисленных начальников, после чего я буду легко принят на работу в любую иную редакцию. Кстати, что весьма вероятно, примут меня со значительной прибавкой к жалованью.
Причин, по которой газетные журналисты не делают подобных жестов десять раз в году, ровно две. Первая – чтобы журналист покинул привычное место работы, его надо очень сильно разозлить. Вторая причина еще банальней – обыкновенная лень. Люди, даже самые творческие, по своей природе все-таки весьма консервативны.
Я уже собрался попрощаться, как в кабинет без стука зашел молодой человек с жизнерадостной улыбкой на ухоженной и опять же загорелой физиономии и прокричал, не обращая на меня никакого внимания:
– Светка, лавэ поперло, откуда не ждали! Минпечати выдало этим долбаным писакам целевой грант, типа, на развитие патриотизма, прикинь? Два лимона деревом! Если правильно отработать, все получаем зеленью по семь с половиной штук в рыло…
Тут он взглянул наконец на меня и осекся. Я тоже с интересом смотрел на Гену, которому, помнится, всего только раз и сунул в рыло, и то в бухгалтерии, где особо и не развернешься. Необычайно острое желание дать ему в рыло так, чтобы он уже никогда не смог бы улыбаться всеми своими новейшими керамическими имплантатами, охватило меня уже не на шутку. Совершенно не осознавая себя, я пошел на Гену, приговаривая какую-то нервную чушь и делая ему идиотские успокоительные пассы руками, чтобы он сразу не убежал:
– Подожди, дружок, хочу спросить тебя, как ты жил без меня так долго…
Потом я одним решительным прыжком отрезал ему пути к отступлению, встав у двери кабинета, но тут Гена с неожиданной ловкостью метнулся к столу Светланы Олеговны, спрятался у нее за спиной и заверещал оттуда сочным, красивым баритоном:
– А-а-а, блядь! Охрана! Охрана!! Сюда, быстро, охрана!
Я не двигался, просто рассматривал двух этих представителей рода человеческого и потихонечку приходил в себя, пока дверь не открылась и к нам в гости не явился по-прежнему заспанный охранник. Что он ночью делает, не понимаю – если спит, то почему не высыпается? А если не спит, то что ему мешает спать? Неужели баб таскает? Вроде пожилой уже человек…
– Чего за шум, а драки нет? – вяло поинтересовался он, отчего-то дружелюбно улыбаясь мне, а потом переводя посуровевший взгляд на парочку за столом.
– Я не знаю, я только у этих про совесть спросить зашел, а они сразу орать, – пожал я плечами и вышел, аккуратно протиснувшись между дверью и охранником.
Лифт был занят, и к себе я поднимался пешком. По дороге я встретил Вову и слегка удивился его расстроенному лицу.
– Вань, может, по сто? – предложил он мне, стеснительно улыбнувшись, и я кивнул с таким энтузиазмом, что хрустнула шея.
Мы зашли в мой кабинет, и я достал заначку еще с отпускных запасов. Едва я разлил водку по стаканам, Вова, растерянно водя глазами по полу, сказал:
– Ты представляешь, Семеновна, наш старый бухгалтер, сегодня окончательно сдала дела, но, по старой привычке, порылась в новых документах. Так оказалось, что новый генеральный и два его зама получили в счет нашей ноябрьской зарплаты премию. Сто тысяч рублей каждому! Нам, прикинь, вшивых десяти тысяч выдать не могут, мол, денег нет, а себе, значит, не только зарплату выдали, а еще и премии начислили охрененные! Причем, за что премии, вообще непонятно, у нас ведь финансовые дела, сам знаешь, неважные.
Я ничуть не удивился этой новости, только чокнулся стаканом с Вовой да выпил, морщась от отсутствия закуси, но у Вовы все было сложнее. В его мозгу, судя по внешнему виду, происходила глобальная перестройка, в ходе которой Вове должна была открыться истина – как жить дальше с такими редкими моральными уродами, как наш новый эффективный менеджмент.
– Может, в Москву позвонить, в «Медиагазнефть», настучать, как эти гады тут хозяйствуют? – спросил меня Вова, подставляя второй стакан.
Я налил ему и себе, но ответить не успел – в кабинет вошла Софья, и лицо у нее было такое, что мы с Вовой, не сговариваясь, встали по стойке смирно.
Она смотрела на нас с какой-то странной гримасой смешанного любопытства и осуждения, и я рефлекторно убрал бутылку с видного места за системный блок компьютера.
Но Софья села на стул для посетителей и сказала:
– Налей-ка и мне, Иван, стопарик.
Вова метнулся к окну, где у меня стояла чистая посуда, и приволок оттуда фужер. Я вернул бутылку на место и плеснул Софье на пару пальцев водки.
Она требовательно тряхнула своим фужером и устало попросила:
– Лей давай, не стесняйся.
