Я вернулся в гримерку и еще раз взглянул на афишу. Текст там был совершенно банальный для стандартной аудитории средней степени шизанутости, и я не понимал, отчего мог случиться подобный аншлаг:
«Потомственный маг, прямой потомок американских шаманов Вуду, Великий Хранитель Печати Гос-знака и Король пигмеев Евроазиатского Союза молодежи, лауреат международной премии „За высшую нравственность и экологическую безупречность“, „Человек тысячелетия“, по версии Министерства внутренних дел Албании, академик двенадцати международных академий Джон Бойнтон Пристли и два его верных ученика дают единственный БЕСПЛАТНЫЙ сеансмагиотерапии в ДК „Выборгский“. Великий Хранитель обязуется восстановить все ваши девять энергоинформационных оболочек и гарантирует всем посетителям удачу на три года вперед. Внимание, только у нас: особый заговор на карьеру в партии „Единая Россия“!»
Я дочитал до конца, и до меня дошло, что за люди заняли лучшие места в зале.
– Про партийную карьеру кто добавил? – спросил я со сдержанным негодованием в голосе.
– Ну я, – пожала плечами Марта. – А что?
– Теперь иди, глянь в зал, остроумная ты моя, – сказал я, раздражаясь уже не на шутку.
Марта тут же встала и ушла.
Миша с Марией ворковали на диване, не отвлекаясь на постороннюю суету, но, когда Марта вернулась в гримерку, Миша даже привстал с дивана, испуганно глядя на ее перекошенное лицо, которое Марта старательно прикрывала ладошкой:
– Ты чего, Марта?
Марта перестала сдерживаться и засмеялась в голос, отняв от лица руки:
– У нас там партсобрание намечается. Ползала партийных карьеристов дожидаются сеанса уринотерапии.
Миша улыбаться в ответ не стал, а, напротив, испугался:
– А я говорил, что с этими долдонами не шутят. Долдоны все, что касается партийной карьеры, воспринимают очень серьезно. Иван, может, ну его на фиг? Скандальчик может получиться.
За меня ответила Марта:
– Скандал может получится только в одном случае – если его осветит пресса. А здесь, кроме нас, никого из коллег нет. Да если бы и были – кто это поставит в номер?
Тут как раз вернулся из разведки Берутли, очень довольный и воодушевленный:
– Я столько дураков разом еще никогда в жизни не видел, – сообщил он, потрясенно выкатывая на меня покрасневшие глазки. От него вдруг пахнуло коньяком, но держался наш оператор спокойно, и я подумал, что мне показалось.
– Пожалуй, эту пленочку можно будет потом неплохо запродать… – задумчиво почесывая грязный нечесаный загривок, продолжил Берутли.
– Как это – «запродать»? Нет-нет, ничего нельзя «запродать»! – встрепенулась Камминг. – Я оплачиваю съемку, значит, запись принадлежит моей телекомпании.
В дверном проеме показался мужик в строительной спецовке:
– Хозяева! Куда антураж ставить?
Марта пошла указывать диспозицию рабочему сцены, а я отвел Берутли в уголок и, прижав там его как следует, выторговал себе пару больших глотков коньяка прямо из теплой фляжки, которую этот алкоголик прятал в батарейном отсеке телекамеры.
Тут мне, конечно, все стало совсем не страшно, а, напротив, крайне интересно, и, облачаясь в роскошный бухарский халат, одолженный из Мишиных закромов специально для этих съемок, я уже почти не волновался.
Марта, я и Миша вышли на сцену и расселись за большим столом, который сейчас как раз заканчивали сервировать двое невозмутимых официантов из соседнего с ДК ресторана. Услуга, кстати, оказалась поразительно дешевой – всего пятьдесят долларов к счету за доставку, зато сколько комфорта!
Я восседал ровно посередине стола и, когда официанты, закончив работу, отошли в сторону, громко скомандовал:
– Занавес!
Неторопливо поднялся видавший виды занавес, и я еще раз увидел сотни завороженных лиц, разглядывающих сцену в предвкушении оптового прощения грехов и вознесения к карьерным вершинам.
Марта уверенным движением взяла со стола радиомикрофон и заорала с узнаваемыми интонациями конферансье боксерского матча:
– И-и-ита-а-ак! Пе-е-ре-ед ва-ами-и са-а-ам Ве-е-еликий Хранитель Печати Госзнака! Король пигмеев Евроазиатского Союза молодежи! Джо-о-он! Бо-о-ойн-тон! При-и-и-и-истли!!!
Она почти не подглядывала в бумажку, лежавшую на столе, но вот я совершенно забыл свой текст. А когда Марта ткнула мне микрофон в руку, одновременно потерял дар речи и стеснялся подсмотреть текст из бумажки на столе. Мне показалось, что все увидят, как я подсматриваю.
Идиотскую паузу удачно заполнил Берутли, уронивший штатив со сцены прямо в зал, и, пока все таращились на первую жертву сеанса магиотерапии, какого-то хмурого мужика в деловом костюме, которому штативом отдавило ноги, Марта ткнула меня локтем в бок и возмущенно прошипела:
– Да не смотри ты в текст, дубина. Говори от балды! Ты кем себя возомнил, Станиславским? Ты же, бля, Король пигмеев! Давай уже, рожай!
В голове у меня что-то щелкнуло, и я встал. Я больше не видел в зале лиц – передо мной была колыхающаяся биомасса, толпа законченных кретинов, которых не исправит даже могила, потому что могила не исправляет, а подытоживает.
Мне подумалось, что будет правильным и крайне своевременным, если я сразу покажу этим людям, что считаю их идиотами. Я отодвинул заготовленный текст в сторону, взял со стола литровую бутылку водки и со звонким щелчком открыл ее.
В зале стояла гробовая тишина, я слышал даже характерный рваный ритм дыхания взволнованной Камминг, устроившейся на приставном сиденье в первом ряду. В руках Мария держала фляжку виски, и это обстоятельство совсем успокоило меня.
Я налил себе полстакана водки и тут же выпил ее всю, без остатка. Зал шумно сглотнул вслед за мной, вздохнул и немедленно затих в ожидании следующего чуда.
– Вы все – придурки! – бросил я в зал совершенно искренне.
– Чудо, чудо! Я могу ходить! – заорал мне в ответ сидевший в первом ряду Петр Шмаков, припершийся сюда прямо в форме капитана милиции, хотя мы специально договаривались, что он переоденется в цивильное.
Петр встал, повернулся к залу лицом и еще раз сказал, разводя руками:
– Великое чудо, граждане.
Он еще раз показал руками, как показывают рыбаки, какое это было большое чудо, после чего полез на сцену напрямик, хотя ступеньки были от него в двух шагах.
Вскарабкавшись, Петр прошел вдоль стола, присматриваясь к закускам, и сел слева от меня, поближе к красной рыбе и икре.
Пока он накладывал себе на тарелку закуску и примерялся к бутылке водки, прибившейся к моей тарелке, голос вновь подала Марта, успевшая пропустить стаканчик-другой мартини из огромной пятилитровой канистры, установленной посреди нашего стола:
– Респектабельный энурез! – страстно закричала она, отобрав у меня микрофон. – Когнитивный диссонанс! Рюмки прочь от нетрадиционной медицины!
