— Неужели работникам информационных каналов наплевать на то, что по закону можно, а что — нельзя говорить в день выборов! — поморщившись, пробормотала Кафари.
— Ханна Урсула Ренке не является зарегистрированным кандидатом, — неожиданно суровым голосом проговорил Саймон. — Она не входит в предвыборную команду ни одного из кандидатов, не считается официальным сторонником ни одного из них и не получает жалованья от ДЖАБ’ы.
— Впрочем, денег от этой организации не получает и Насония Санторини, — язвительно добавил он.
Кафари несколько мгновений молча обдумывала, что же из этого вытекает.
— Не станут же они так стараться задаром! — наконец воскликнула она.
— Разумеется, не станут! Но они старательно придерживаются буквы закона, и с ними ничего нельзя поделать. Не забывай о том, что Витторио и Насония Санторини — дети крупного промышленника. Они с детства научились обходить законы. При этом у них на службе самые опытные в этой области адвокаты. Люди вроде Ренке подробно объясняют им, как продолжать свое грязное дело, не нарушая юридических норм и постановлений правительства.
Кафари знала, что ее муж пристально следит за деятельностью Санторини с момента первого погрома в районе университета, но и не подозревала, что он располагает подобной информацией. Впрочем, заявление Насонии Санторини о том, что «Блудный Сын» непрерывно следит за всем проходящим на Джефферсоне, расстроило Кафари. Из-за него Кафари даже на мгновение усомнилась в искренности человека, которому до того безоговорочно доверяла. Впрочем, сейчас она радовалась тому, что безопасность ее родной планеты находится в руках такого безукоризненно честного, верного долгу и беззаветно отважного человека, как ее муж!
На протяжении оставшейся части вечера время от времени поступали новые данные о ходе выборов. В городах безоговорочно побеждала ДЖАБ’а, а сельское население в основном голосовало за Джона Эндрюса. Поль Янкович хотя бы ради приличия иногда предоставлял слово и его сторонникам, но их выступления были на удивление бесцветны. В них не звучало ничего нового. Дремлющая на плече у Саймона, Кафари в полусне даже подумала, не пытаются ли бывшие соратники Джона Эндрюса таким образом отмежеваться от него… Внезапно Поль Янкович выступил с заявлением, от которого у нее весь сон как рукой сняло.
— Нам только что сообщили, — сказал Янкович, перебив ученого, пытавшегося объяснить, почему экономическую программу ДЖАБ’ы нельзя претворить в жизнь, — что результаты электронного голосования, отправленные нашими солдатами, сражающимися в других мирах по ускоренной межзвездной связи, оказались искаженными в процессе передачи. Мы как раз пытаемся выяснить, насколько серьезна эта проблема. Для этого мы свяжемся с Люрлиндой Шерхильд, нашим корреспондентом в Центральной избирательной комиссии. Вы слышите меня, Люрлинда?
Несколько секунд царило молчание, потом послышался женский голос, и на экране возникла специальный корреспондент Люрлинда Шерхильд:
— Я слышу вас, Поль. Нам велели приготовиться к специальному сообщению Центральной избирательной комиссии. Судя по всему, это сообщение последует в ближайшие несколько минут. Мы все очень волнуемся…
Люрлинда замолчала, прислушалась к чьему-то голосу и воскликнула:
— Кажется, пресс-секретарь избирательной комиссии готова выступить с заявлением!
На экране появилась озабоченная женщина, почему-то в мятом костюме.
Она решительно поднялась на подиум к кафедре с эмблемой Независимой центральной избирательной комиссии Джефферсона:
— Сейчас нам известно лишь то, что некоторое число голосов, поступивших по ускоренной межзвездной связи, все-таки удалось успешно обработать, другие же голоса были утеряны в результате сбоя при приеме данных. Мы пытаемся разобраться в том, что же произошло при их передаче, но пока не можем даже сказать, сколько времени потребуется для определения количества утраченных голосов. Наши инженеры делают все возможное для того, чтобы расшифровать поврежденные данные до официального окончания голосования.
Беременную Кафари и так время от времени мутило, а сейчас ей стало совсем плохо. До окончания голосования оставалось очень мало времени.
Через несколько мгновений пресс-секретарь пояснила свои слова:
— Наша конституция была принята в то время, когда для голосования предполагалось использовать только компьютеры, считывающие знаки, нанесенные на бумагу. Тогда население нашей планеты было невелико и сроки, отведенные по закону на голосование, не учитывали необходимость обработки голосов большого числа граждан, находящихся за пределами Джефферсона.
Впервые за всю нашу историю мы получили по ускоренной межзвездной связи более ста голосов. Наши системы оказались просто неподготовленными для обработки волеизъявления двадцати тысяч человек. Голоса поступают по ускоренной межзвездной связи в закодированном виде и расшифровываются с помощью специального протокола. Во время расшифровки где-то в системе произошла серьезная ошибка, и мы не можем определить, какие данные верны, а какие — искажены.
Сейчас нам не понятно, сколько данных на момент ошибки было уже обработано, сколько — находилось в процессе обработки, а сколько — лишь ожидало своей очереди. Наши инженеры опасаются, что искажено от восьмидесяти до девяноста процентов данных.
Председатель Центральной избирательной комиссии берет на себя полную ответственность за произошедшее и обещает сделать все возможное для правильного подсчета голосов, поступивших из-за пределов Джефферсона. Когда у нас появится новая информация, мы выступим с новым заявлением… Нет, сейчас я не буду отвечать на вопросы. Мне больше нечего вам сказать.
Саймон резким жестом взъерошил себе волосы. Кафари поразилась бешеному огню, вспыхнувшему у него в глазах, но сказанное им удивило ее еще больше.
Ее муж вскочил на ноги и стал расхаживать по комнате, как тигр в клетке, громко рассуждая вслух:
— Им не обязательно было это делать. И так ясно, что они победили на выборах. К чему им было подтасовывать результаты?! Чтобы посыпать нам соль на рану?!. Нет, все гораздо серьезнее. Это послание! Прямое и недвусмысленное! Они демонстрируют свою мощь! Говорят всем нам: «Вы в наших руках! Мы делаем что хотим, а вам не тронуть нас даже пальцем!» И они правы! Без доказательств мы ничего не’ можем поделать!
Кафари в ужасе наблюдала за мужем. Что же он знает, если не моргнув глазом обвиняет ДЖАБ’у в подтасовке результатов голосования?! Неужели, производя Саймона в полковники, Абрахам Лендан предвидел нечто подобное?! А если ДЖАБ’у подозревали в нечестной игре, почему не было предпринято никаких мер?!
— Саймон! — дрожащим голосом пискнула она. Муж несколько томительных мгновений смотрел на
нее страшными, умоляющими глазами, а потом хрипло прошептал:
— Не спрашивай меня! Прошу тебя, ни о чем меня не спрашивай!
Однако Кафари мучительно хотела задать свой вопрос. Она не находила себе места, но понимала, что надо молчать. Ее муж был солдатом, и ей — хочешь не хочешь — приходилось вести себя соответствующим образом. Ведь она жена полковника и знает, что такое военная тайна… Кафари вновь повернулась к экрану, на котором маячил Поль Янкович и звучали все новые и новые противоречивые сообщения из избирательной комиссии. Искаженную информацию восстановить не удастся!.. Может, ее все-таки удастся восстановить… Нет, до конца голосования осталось слишком мало времени… Избирательная комиссия в отчаянии, но закон есть закон… Его нельзя нарушать даже ради джефферсонцев, рискующих своей жизнью в других мирах…
