А он, склонив голову, шептал ей на ухо неразборчивые слова – не любовные клятвы, а незнакомые вирши на чужом языке. Его теплое дыхание обжигало мочку ее уха, щетина на его скуле царапала кожу ее щеки. И не было ласк в ее жизни более сладких, чем эти. Вся чувственность, которую ей отдавал ее постоянный любовник за все долгие годы, что они были вместе, сейчас казалась ничтожной каплей по сравнению с обрушившейся на нее лавиной нежности, которую этот странный парень дарил ей лишь через одно объятие.
Сексуальность проигрывала целомудренности. Порочность уступала место невинности. Она будто умирала сейчас в сладких муках ради того, чтобы родиться другой. Чистой, светлой, избавленной от груза сожалений из-за совершенных ранее ошибок, нереализованных возможностей и неправильно выбранных путей. Ее страхи таяли, словно снег, упавший на горячую ладонь. Ее недоверчивость уходила, будто засидевшаяся неприятная гостья.
Сколько продолжалось это, Ада не могла сказать, даже если бы засекла время, потому что часы и минуты в этом мире, в котором она пребывала, текли по другим законам. Очнулась она вдруг от резкой боли, словно из раны выдернули крупный осколок. И тут же стало легче. Так, словно она долго мучилась непрекращающимися болями, и вдруг ее излечили. От неожиданности она вскрикнула и открыла глаза.
Джек по-прежнему обнимал ее, но уже не так крепко, как раньше.
– Все. Все хорошо, – прошептал он, погладив ее ладонью по спине. – Все закончилось…
Она нехотя отстранилась от него, не понимая, что именно «закончилось».
– Теперь тебе ничто не угрожает.
Уже? Так просто?.. А она ожидала «изгнаний», как в кино: со свечами, начертанием символов, с беснующимися нечистыми силами, с переворачивающимися в комнате предметами…
– Это ты кино насмотрелась, – улыбнулся Джек, но, как показалось Аде, вымученно. Она заметила, что его глаза цвета янтаря стали черными. Зрачки так могут расшириться от сильной боли.
– Я в порядке, – торопливо обронил он, перехватив ее тревожный взгляд. И вдруг усмехнулся: – Обнимать тебя было одно удовольствие… Так бы и обнимал… вечность.
Он, пошатываясь, прошел к кровати и присел на нее, чуть откинувшись назад и опершись на ладони.
– Не возражаешь, если я немного отдохну… Пять минут. Потом можешь прогнать меня обратно на диван: я уже привык к этому, но сейчас…
– Оставайся, – перебила она его.
– Что?
Она без слов подошла к нему и, присев рядом, обняла.
– Я не хочу, чтобы ты уходил. Ни этой ночью, ни… вообще.
– Я не уйду. Пока ты жива, буду с тобой, – серьезно ответил он и, указав глазами наверх, добавил:
– И там – тоже.
Никто никогда не прикасался к ней так ласково и бережно. Даже тот единственный человек, которого она любила, которому принадлежала и душой, и телом. Она отдавала раньше тому, другому, всю себя без остатка. Но впервые кто-то отдавал ей всего себя. Так, словно для него эта ночь могла стать последней. Так, словно Ада была той единственной, любовь к которой он проносил из жизни в жизнь. Той, которую не забыл бы ни на земле, ни на небе, которую узнал бы в любом обличье. Он смотрел на нее таким взглядом, будто наконец-то встретил после долгих поисков. Или так, будто старался запомнить ее образ еще на целую вечность. Он прикасался к ней с такой нежностью и осторожностью, будто была она создана не из плоти, а из лунного света.
…Он лежал рядом с ней. Легкая улыбка трогала его губы. В какой-то момент его губы дрогнули, будто он хотел ей что-то сказать, но промолчал. Она тоже хотела ему сказать… Но вместо этого просто обняла и прижалась лбом к его плечу. Он и так все знает. Ей хотелось и смеяться, и одновременно плакать – от счастья. Она никогда не плакала от счастья и не понимала, как такое возможно. А он просто обнял ее в ответ, и Ада поверила в то, что у них все может быть. Они проживут вместе одну долгую счастливую жизнь. Двое простых влюбленных смертных.
Она так и уснула в его объятиях. Счастливая влюбленная любимая женщина.
Она видела во сне бредущего по обочине шоссе молодого человека. Шел он медленно, так, словно каждый шаг давался ему мучительно тяжело. Почти не поднимая босых ног, прочерчивая в придорожной пыли беспрерывные борозды, орошаемые редкими каплями крови. Ветер трепал его длинные, спутанные в дреды волосы, раздувал полы не застегнутой на груди рубахи. Ада видела его со спины, но ей не нужно было заглядывать ему в лицо, чтобы узнать. Глядя на его ссутулившуюся фигуру, она испытала вдруг такое отчаяние, словно в предчувствии неизбежной беды. Каждый шаг давался парню все тяжелей и тяжелей, а в придорожной пыли оставались уже не отдельные капли крови, а лужицы. В какой-то момент молодой человек резко остановился и, распрямившись, словно делая глубокий вздох, задержался в такой позе – с идеально ровной спиной, на пару мгновений. И вдруг рухнул ничком в придорожную пыль. Мимо проносились машины, но ни одна не останавливалась. Словно водители не видели лежавшего у дороги человека, на спине которого проступали кровавые полоски, словно открылись старые раны.
– Джек? – Ада проснулась и поискала рукой рядом с собой. Но тут же уснула вновь, словно некто окунул ее в сновидение, как в воду.
Она видела уже другой сон, счастливый. И опять ей снился Джек. На этот раз он сидел рядом с ней на кровати и, улыбаясь, гладил ее по лицу тыльной стороной ладони. Торс его был обнажен, и Ада увидела, что на животе сбоку нет марлевой повязки, и следа от зажившей раны тоже не осталось. Будто и не был он ранен. Напротив, в этом сне Ада видела его бодрым, счастливым и красивым, как никогда. Он наклонился к ней и коснулся ее губ невесомым поцелуем.
«Когда влюбляется ангел, он падает на землю. Когда любит простой смертный, у него вырастают крылья», – сказал он вдруг.
И после этого Ада проснулась.
Джека рядом не было. Находясь под впечатлением приснившегося, Ада вскочила с кровати и позвала парня. Он не откликнулся. Из ванной не доносилось шума воды. Джинсы, рубашка и обувь исчезли вместе с ним.
– Проклятие, – выругалась Ада и, торопливо натянув футболку и джинсы, выбежала в коридор. Не дожидаясь лифта, стремглав спустилась по лестнице в холл.
Администратор уже была на месте. Ада бросилась к стойке ресепшн.
– Вы не видели, не уходил ли из гостиницы мой вчерашний спутник?
Неважно, что о ней подумают. Ей важно знать, где Джек.
– Ушел, – ответила служащая, и в ее взгляде мелькнуло нечто, похожее на сочувствие. В глазах этой немолодой женщины Ада выглядит несчастной, брошенной после ночных ласк вероломным любовником. Но Ада едва сдерживала слезы из-за тревожного, нехорошего предчувствия. Она многое бы отдала за то, чтобы Джек просто бросил ее после ночи любви.
– Когда? Когда он ушел?!
– Час-полтора назад, – ответила, подумав, женщина. И высказала предположение: – Может, он в больницу отправился? Похоже, ему было плохо: он шел шатаясь. Держался за бок, словно тот сильно болел. И был бледен, что вон та стена. Я даже спросила, не нужно ли вызвать врача. А он отказался. Поблагодарил и ушел.
