Гошка в жизни так никогда не бегал, даже на уроках физкультуры. Он подобрал скрипку, которая и не думала разбиваться, и помчался прочь. Он пробежал чуть ли не весь район, сделал огромный крюк и через час был около своей школы. Здесь он спрятался в блиндаж, вырытый для занятий по гражданской обороне, плотно прикрыл дверь. Положил скрипку на стол.
Инструмент больше не обжигал. Сейчас он выглядел самой обыкновенной скрипкой. Довольно массивной, тускло-блестящей.
И что в ней такого, из-за чего все сходят с ума?
Нет, правильно он сделал, что не отдал скрипку Гребню. А то он совсем сбрендит. Или еще чего похуже — помрет.
Но не успел Гошка так подумать, как кто-то загородил солнечный свет, пробивающийся сквозь щели между досками двери.
За спиной тревожно тренькнула струна, выдавая их присутствие. Гошка опустил ладонь на инструмент, но было поздно. Их заметили.
— Я знаю, ты там, — прошептал придушенный голос. — Выходи. Я чувствую твой страх. Выходи!
От неожиданности Снежкин подпрыгнул.
— Иди сюда! — выл голос.
Против света тяжело было разглядеть, кто там ходит. Голос тоже был незнаком. Но Снежкин готов был голову дать на отсечение, что за дверью беснуется Валерка.
— Она моя! Отдай!
В эту секунду Гошка и сам не понимал, зачем он вцепился в скрипку, почему не отдает ее. Ему втемяшилось в голову, что отдавать ни в коем случае нельзя — и все тут.
— Я до тебя доберусь! — шипел Гребешков. Дверь сотряслась от ударов. — Открывай!
Гошка заметался в узком блиндаже. Укрытие было маленьким, все его пространство занимали стол и две лавки.
Снежкин схватил скрипку, пробежал из угла в угол. А потом, размахнувшись, шваркнул инструментом о лавку.
Струны жалобно звякнули.
Скрипка с глухим звуком прошла сквозь деревянный стол, больно стукнула Снежкина по коленке. Он потерял равновесие и упал на пол.
За дверью завыли.
Гошка лежал на холодном земляном полу и в растерянности смотрел на пристроившуюся рядом скрипку. С виду она была очень хрупкой, надави пальцем — сломается. Но она не сломалось.
Он поднял кулак, примеряясь ударить по ажурной деке с изящными вырезами. В удар Гошка вложил всю свою ярость.
Ахнули струны, скрипнула потревоженная подставка. Кулак отскочил, чуть не попав хозяину по лицу.
И тут Гошке стало страшно. Ему показалось, что резные эфы на верхней деке складываются в наглую ухмылку, что смотрят со скрипки на него усталые человеческие глаза.
Он испуганно отбросил инструмент. Не долетев до стола, скрипка упала на земляной пол.
— Больно! — пожаловались струны.
— Больно! — заорали за дверью.
Снежкин почувствовал, как волна ужаса захлестывает голову. Не соображая, что делает, он несколько раз со всей силы ударил по инструменту каблуком.
Ему показалось, что он слышит долгожданный хруст, что летит из-под ботинка раскрошившееся дерево. Он бил и бил, ощущая, как с каждым ударом из него выходят страх и боль.
Очнулся он, сидя на лавке, уронив на согнутые локти голову. За дверью блиндажа было тихо.
Он оглянулся, расправляя затекшие плечи.
Перед ним лежала целая скрипка.
Минуту он тупо смотрел на нее. А потом его как будто бы обдали холодной водой.
Гошка вскочил на ноги и бросился к выходу.
Пока боролся с заклинившей щеколдой, лихорадочно соображал, что же делать дальше.
От скрипки надо избавиться. Но как? Вернуть обратно? Глупо. Зачем тогда брал? Отдать Наташке? Ну уж это фигушки!
Разбить ее не получается… Может, сжечь?
И зачем он только с ней связался!
Никогда Гошка не чувствовал себя так плохо. Даже проваленные контрольные и двойки за ответы у доски не выбивали так его из жизненной колеи. Он всегда был уверен, что любым бедам приходит конец.
А тут конца не видно…
Но он должен что-то сделать! Оставался огонь.
Костер из мокрой прошлогодней листвы разгорался плохо. Листья чадили, воняли, но не горели. Пришлось набросать побольше газет. Их Снежкин нашел около школы.
С газетами дело пошло веселее. Бумага вспыхнула, пламя обхватило скрипку в огненные объятия.
— Горит! Горит! — радостно завопил Гошка и заскакал вокруг костра в каком-то ритуальном танце.
Но радость его длилась недолго. Газета быстро прогорела, листва вновь зачадила. Среди порхающего черного пепла осталась лежать не тронутая огнем скрипка. Она словно впитала огонь, оставшись такой же холодной, какой была до этого.
— Дьявол! — выругался Гошка, тупо рассматривая целехонький коричневый корпус.
Он пнул кучу пепла и с тоской огляделся.
Что делать дальше, он не представлял.
Может, все-таки отдать скрипку Наташке? Пускай сама с ней возится. Но что-то ему мешало это сделать. Глядя на изящные очертания скрипки, он понимал, что не хочет с ней расставаться. Но и бегать по улице с этой чертовой штуковиной совсем небезопасно.
Он покрутился на месте, соображая, как лучше поступить.
Ногой разбросал костровище, мыском ботинка копнул землю.
Если скрипку нельзя уничтожить, то можно спрятать до поры до времени.
Никто, кроме Валерки, не знает, где она. Гребню при встрече можно будет сказать, что разбил.
— И никаких проблем! — прошептал Снежкин, отряхивая руки.
Чтобы не попортить инструмент, он завернул его в свою куртку, засыпал листвой и только потом набросал земли.
Получился маленький курганчик.
— И так сойдет, — сам себя успокоил Гошка, последний раз оглядываясь вокруг.
Чтобы согреться на холодном весеннем ветру, он легкой рысцой побежал к воротам.
— Молодой человек!
Внутри у Снежкина все оборвалось. Но он все же обернулся.
— Не подскажете, сколько времени?
Высокий старик, худой, с прекрасной седой шевелюрой, вытянутым вниз лицом и бесцветными глазами.
— Часов нет, — облегченно выдохнул Гошка, показывая голые запястья.
— Такого не бывает, — возмущенно заговорил старик, сурово сдвинув брови. — Часы есть всегда! Главное с толком их использовать.
Снежкин попятился. Не нравился ему этот старик. Было в нем что-то…
Он развернулся и побежал дальше. Но недалеко. Перед ним снова был этот старик.
— Так как насчет времени? — проблеял он. — На что вы его тратите? Учтите, свои последние часы надо проводить с пользой!
Гошка уже готов был оттолкнуть старика, загородившего ему дорогу, но тот отступил сам.
