Через два дня, поручив Инте все неотложные дела, мы с Игорем поехали к капсуле. Ничего не придумывая, просто сказали, что едем на недельную поездку в горы. Максимум недельную. Скорее всего, вернемся через три дня.
Инта проводил нас до ворот внешнего заграждения и там попрощался.
До капсулы мы добрались без приключений и неприятностей. Только в поселке металлургов пришлось изрядно выпить с поселенцами за их труд и здоровье. Рабов среди поселковых я видел предельно мало. Это мое последнее указание давало знать. Каждого отличившегося на труде освобождать, а если он остается в поселке, то и платить ему достойно за труд. Платить пока еще в валюте морского народа. Как Раста там крутился, чтобы денег на выплаты найти, – отдельная история. Дошло до абсурда: часть освобожденных рабов смогла наладить контакты с северянами, что приходили из-за гор Утренней Влаги раз в месяц. Северяне с удовольствием скупали наше железо и расплачивались монетами морского народа, непонятно откуда у них бравшимися. Но… эти несколько в недавнем прошлом рабов брали себе ТАКОЙ откат за услуги, что я заподозрил Расту в нечистоплотности и воровстве. Но делать было нечего – платить мы были вынуждены, а поступления валюты пассов были жестоко малы. Свой монетный двор мы пока не могли открыть. Да и не очень хотели, пока не прояснилось до конца, начнем мы следующий поход или не начнем. Вот и вынуждены были терпеть такую ситуацию. Уезжая из поселка, я пообещал себе, что лично устрою в следующий раз ревизию в поселке.
В самой капсуле, когда мы уже отметились в журнале, с сарказмом подшучивая друг над другом, мы первым делом включили старый фильм и завалились под него на узкие десантные койки. Уснули и проспали до обеда следующего дня. Проснувшись, я не торопясь умылся и сбрил бороду. Посмотрел в зеркало и отметил, что приключения все же сказались на моей внешности. Я похудел, и сильно. Скулы выделялись на лице, как в юности. Взгляд стал жестким и непререкаемым. Я даже удивился этим переменам. После бритья я самостоятельно постригся машинкой, повторив свои чудачества еще в летной Академии. И, честно говоря, остался доволен своим цивилизованным видом в зеркале. Я как раз лез принимать душ, когда в дверь замолотил Игорь. Про себя матерясь, я наскоро сполоснул голову и, одевшись, выскочил в проход.
Когда я вышел, то столкнулся с ошарашенным Игорем.
– Что случилось? – спросил я раздраженно.
– Идем, – только и сказал он.
Он притащил меня в рубку и включил новости эскадры. Я просмотрел список и спросил, в чем дело.
– Дату последнюю смотри, – ткнул пальцем в список Игорь.
Я посмотрел и присвистнул:
– Это же месяц назад! Даже больше.
– А я тебе о чем? Ни утренних докладов, ни новостей. Ни даже идиотских обращений к тебе! За месяц хоть что-то должно было случиться.
Я покивал, понимая, что это неправильно, и предположил, что передатчик накрылся. Игорь обозвал меня ослом и сообщил: единственное, что выживает в капсуле десанта при любых условиях, это основной и дублирующий передатчики.
– Что тогда?..
– Может быть только одно… Наши покинули орбиту.
Я недоверчиво скривился:
– Когда так мало до нулевого отсчета? Не верю.
Прежде чем я успел его остановить, он переключил тумблер и проорал в передатчик:
– Эй, есть кто-нибудь?
Я хотел до него дотянуться и ударить, но он, выключив связь, отскочил от меня.
– Ждем, – сказал он. – Какая разница как умирать? То ли от излучателя исполнителя, то ли от доброго, как бог, оружейника с его десяти и двадцати мегатоннами.
Я обругал его и посмотрел на мощность реактора. Он додумался ее не поднимать. Может, и не запитан был мощный передатчик.
– Видишь? – говорил мне полурадостно-полуиспуганно Игорь.
Я смотрел на экран и не видел ответа на его вопль. Проверил схему питания и выяснил, что как раз приемопередатчик-то и запитан по полной программе. И ответа на наш крик нет. Мы переглядывались с Игорем каждую секунду. Он улыбчиво-растерянно, а я растерянно-напуганно. Переглянулись – и снова на экран.
Но вот раздался сигнал приема и на нашем экране появился код сообщения. Не наш код. Я знал его… Да и Игорь не мог не знать. Мы его в первую очередь изучаем. Да и символ уж очень характерный… «капля в треугольнике». Никому в людском сообществе, под страхом обвинения в предательстве, не разрешалось использовать этот знак. Он со временем стал символом тех, кого не устраивала жизнь и нрав Земли. На Омелле этот значок означал, что в доме живет участник сопротивления. На Прометее бунтари делали такие наколки. На Георге Шестом стоят такие памятники, постоянно сносимые комендантами и восстанавливаемые местными жителями. А здесь, на Ивери, кто-то додумался его использовать в украшениях.
Символ Орпеннов. Символ безумной Матки-одиночки в открытом космосе. Символ гибели для всего, что несет человеческий след. Кроме тех, кто обозначен этим символом. Это знак Авианосца, пущенного в океан, чтобы дойти до цели и поднять в первый и единственный полет свои самолеты. Это наган, в барабане которого более тысячи автоматически наводящихся пуль. И это нечто болталось над нами и ответило на идиотский крик Игоря. Я сам побледнел, зато увидел, как бледнеет десантник. Медленно, словно не веря, он вывел на экран сообщение, и мы без труда прочли по-английски (они знали наши языки, а мы – их единый): «Пославшему сигнал кораблю немедленно выйти на орбиту. В противном случае весь квадрат на такой-то широте и такой-то долготе будет уничтожен термоядерным ударом». Я, кажется, был готов заплакать. А нам свалилось следующее сообщение такого же содержания. Тут Игорь, кажется, успокоился и сказал твердо – может быть, пытаясь меня утешить:
– Ну, хоть космос в последний раз увидим.
Я со страхом посмотрел на него. А он, сорвавшись в крик, больше злясь на себя, прогремел:
– Что сидишь? Или ты не знаешь, что Инту твоего тоже снесет ко всем чертям? Давай поднимай нас. Я хочу увидеть врага в лицо. Посмотреть на его тусклый лик.
Я словно во сне сел в пилотское кресло, а Игорь, пока я открывал заглушки и накачивал мощность реактора, писал что-то в бортовой журнал. Потом он флегматично заговорил в микрофон, зная, что все его слова пишутся в черном ящике:
– Десантная капсула номер такой-то, выполняя требование врага, поднимается на орбиту, чтобы отвести термоядерный удар от планеты. Экипаж капсулы… Штурман и пилот – Виктор Тимофеев. Пилот первого класса, предатель родины, осужденный на газовую камеру после лишения дворянства. Десантник мастер-наставник Игорь Оверкин, дезертир, после ранения не вернувшийся с задания. Нашедшему приказываю долго жить. SOS не подаю. Некому, кроме Орпеннов, нам на помощь прийти. Удачи, бродяги и десантура.
Он вырубил микрофон, зная, что все равно продолжается запись. Пристегнулся и надвинул на глаза «визоры» контроля. Взял в руку рычаг управления всей огневой мощью и переключил его на себя, сняв с автомата. В «визорах» наблюдения он чем-то напомнил мне мутанта-стрекозу с огромными глазами и напрочь оторванными крыльями. Но рассматривать его было некогда. Выводя капсулу из-под скального навеса, я, несмотря на стресс, умудрился даже не повредить ничего.
